К предыдущей странице Оглавление К следующей странице
Посреди ужасов "Смутного времени", православное Русское духовенство, одушевляемое сознанием священных своих обязанностей и руководимое примером своего неустрашимого первосвятителя, сияло доблестию и совершало подвиги, достойные первых веков христианства. Постараемся изложить эти подвиги в том виде, как сохранились они в бытописаниях современников.
Первое место принадлежит родоначальнику грядущего поколения царей, будущему Патриарху Московскому. Филарет (Романов), в сане митрополита Ростовского, показал в лице своем образец доброго пастыря. Когда (в 1608 г.) Сапега с ляхами возмутили Суздаль и Переяславль, верные ростовцы, не имея крепких стен для защиты, предложили митрополиту удалиться вместе с ними в Ярославль; но Филарет сказал, что не бегством, а кровию должно спасать отечество, что великодушная смерть лучше жизни срамной, что есть другая жизнь и венец мучеников для христиан, верных царю и Богу. Видя бегство народа, Филарет с немногими усердными воинами и гражданами заключился в соборной церкви; все исповедались, причастились Святых Тайн и ждали неприятеля или смерти. Не Ляхи, а братья единоверные, переяславцы, дерзнули осадить святый храм, стреляли, ломились в двери и диким ревом ярости ответствовали на голос митрополита, который молил не быть извергами. Двери пали, и добрые ростовцы окружили Филарета и бились до совершенного изнеможения. Храм наполнился трупами. Злодеи ограбили святыню [1], а митрополита повезли в Тушинский стан, как узника, босого, в изорванном польском платье и татарской шапке. Там самозванец готовил новое бесчестие и посрамление: встретил его со знаками чрезвычайного уважения, как племянника Иоанновой супруги Анастасии и жертву Борисовой ненависти, величал как знаменитейшего достойного архипастыря, дал ему златой пояс и святительских чиновников для наружной пышности, но держал его в тесном заключении, как непреклонного в верности к царю Василию. Уже после двухлетнего плена, Филарет отнят был у неприятеля, под стенами Волоколамской обители, отрядом Скопиона-Шуйского.
Во время междуцарствия Филарет был отправлен во главе посольства [2] к королю Сигизмунду для предложения венца царского сыну его Владиславу на условиях, заключенных в Москве. В этом трудном деле Филарет действовал как верный сын отечества: ни хитрые обольщения, ни льстивые обещания, ни угрозы не могли поколебать его. В восемь лет плена, среди страданий и лишений всякого рода, он не уступил ни шагу врагам, не согласился ни на сдачу Смоленска Сигизмунду, ни на изменение Московских условий.
Достойным сподвижником его был Смоленский архиепископ Сергий. Когда Сигизмунд с сильною армиею осадил Смоленск и требовал сдачи города, архипастырь вместе с доблестным воеводою Шеиным отвечал королю: "Мы в храме Богоматери дали обет не изменять государю нашему Василию Иоанновичу, а тебе, литовскому королю, и твоим панам не раболепствовать во веки". Добрый пастырь одушевлял защитников родины, разделял с ними лишения и опасности в продолжение двухлетней осады. Когда в городе из 80 тысяч жителей осталось едва 8 тысяч, когда, наконец, все средства геройской защиты истощились и город был взят приступом, тогда и Сергий сделался пленником ляхов и окончил жизнь свою в темнице.
И до отдаленной Вологды достигло буйство ляхов и русских изменников. В 1609 году Вологда уцелела невредимою по молитвам преподобного Димитрия Прилуцкого [3]; но три года спустя и она пострадала от врагов и мятежников.
В Вологде подвизался тогда замечательный затворник, преподобный Галактион. Когда Грозный царь умертвил боярина князя Ивана Вольского, семилетний сын убиенного Гавриил был укрыт родственниками и друзьями отца, которые отправили ребенка в город Старицу, чтобы спасти его от ярости царской. Там юный князь скрывался в неизвестности и кормился сапожным мастерством, а пришедши в зрелый возраст, постригся с именем Галактиона, пришел в Вологду, выпросил у жителей местечко для кельи на берегу ручья Содемки и наложил на себя тяжкий подвиг затворничества в оковах. Он приковал себя к стене цепью. Богобоязненные люди подавали ему в окошко пищу; когда склонял его сон, он становился на колени и, держась за цепь, засыпал сном легким и прерывистым; пищею его был только сухой хлеб с водою. Подвижнику Божию открыто было о наступающих для Вологды бедствиях. Он вышел из кельи в цепях своих, явился в земскую избу и объявил: "Грехи призвали на нас ляхов и Литву: пусть начнут пост и молитву и поспешат построить храм Знамения Богоматери. Царица небесная избавит Вологду, как некогда Новгород, от гнева Божия". Но один из именитых граждан Нечай Щелкунов сказал: "Не о нас, а о себе хлопочет старец; ему хочется только иметь храм вблизи себя; а что будет с храмом, — прибавил он с насмешкою, — когда умрешь ты, старец?" Старец отвечал строго: "Гнев близок к Вологде; что же до меня, то на моем месте прославится Бог, — построена будет обитель". Затем объявил, что Троицкий храм, построенный Нечаем, будет сожжен и дом Нечая — запустеет. Проходя мимо храма святого Димитрия Прилуцкого, он громко сказал: "Чудотворец Димитрий молил Спасителя за город, но его оскорбили тем, что вокруг его храма настроили лавок и завели шум торговый; вот увидите, что и этот храм разорен будет".
Предсказание труженика скоро исполнилось: 22 сентября 1612 года ляхи напали на Вологду и, по сказанию современника, "город взяли и людей всяких посекли, и церкви Божии поругали, и город и посады выжгли до основания". Злодеи не пощадили и смиренной кельи Галактиона; а его самого жестоко избили и истерзали, так что он чрез три дня скончался мучеником. Вологжане погребли тело страдальца в бывшей его келье [4]. Лютость врагов особенно пала на духовенство Вологодское, вероятно за то, что лица духовные поддерживали верность жителей при первом нападении ляхов. Епископа Сильвестра держали под стражею четыре ночи, подвергали истязаниям и едва отпустили живым [5]. Множество священников и иноков было умерщвлено [6].
Почти в то же время, когда ляхи не пощадили в Вологде дряхлого старца-отшельника, наставник этого старца преподобный Иринарх, затворник Борисоглебского монастыря [7], бестрепетно говорил правду врагам и мятежникам. В 1609 году Ляхи завладели Ростовом; свирепый пан Микульский пришел к затворнику [8] и спросил: кого признаешь ты царем? — "Я живу на Руси,— отвечал старец, и знаю Русского царя, а других не знаю". Слыша угрозы ляхов, он сказал спокойно: "Вере своей я не изменю, и Русского царя не отвергнусь. Не много вам во мне крови: вашего меча тленного я не боюсь, а у моего живого Бога есть такой меч, что всех вас погубит и ввергнет в геенну огненную". — После того и сам вождь грабителей, Сапега, посетил преподобного Иринарха. "Благослови, батько, — сказал он, — как терпишь ты эту муку в такой темнице?" — "Для Бога терплю, — отвечал старец. — А ты, пан, возвратись в свою землю; полно тебе разорять Русь. Если не выйдешь из Руси или опять придешь, то Богом тебя уверяю — убьют тебя в Русской земле". Сапега прислал старцу пять рублей и строго запретил ляхам тревожить обитель. Спустя три года, снова явились ляхи в Ростове; преподобный Иринарх остался в своем затворе. Сюда пришел к нему один из панов с известием, что Сапега, по предсказанию затворника, убит под Москвою. "И вам не быть живым, — сказал старец, — если не уйдете в свою землю". На этот раз ляхи оставили Ростов, не тронув никого, по уважению к преподобному Иринарху [9].
В Великом Новгороде митрополит Исидор претерпел много притеснений, но успел своими увещаниями удержать народ от измены царю Василию, призвать на помощь героя Скопина-Шуйского и сохранить единение с Москвою; можно сказать, что один он отклонил Новгородцев от намерения покориться шведам и призвать к себе шведского королевича Густава-Адольфа. Когда шведы, прежде союзники, а потом враги Московского государства, завладели Новгородом, самая жизнь архипастыря была в опасности. Тогда же открыты были мощи святого князя Феодора, вынутые шведскими солдатами из могилы в соборном храме Юрьева монастыря [10]. Митрополит Исидор, услышав о том, выпросил у вождя шведов Делегардия дозволение перенесть гроб в Новгородский Софийский собор; в это время не только оказались нетленными мощи девственного князя, но многим источали и исцеления. С того времени мощи святого покоятся открыто при входе в придел Иоанна Предтечи. При владыке находился тогда старец-подвижник, преподобный Антоний Леохновский, Тверской урожденец, из боярского рода Вельяминовых. Приняв иночество в молодости, Антоний основал пустынную обитель с храмом Преображения Господня. Здесь отшельник служил для братии образцом строгого подвижничества и почтен был саном игумена. Всего прожил он в иноческой жизни 56 лет и столько успел в духовной прозорливости. Когда шведы стали в 1611 г. опустошать окрестности Новгорода, митрополит Исидор вызвал к себе уважаемого старца с учениками его. Антонию было тогда уже 85 лет. В праздник Воздвижения Креста Господня причастился он Святых Тайн; тогда же сказал он вслух других, что тело его будет покоиться в пустынной его обители. 17 октября мирно предал он дух свой Господу. Тело его, по опасностям военным, предано было земле в Новгороде, у церкви святого Евангелиста Луки [11].
Псков, еще недавно выдержавший со славою знаменитую осаду Батория, в пагубные дни безначалия сделался вертепом разбойников и душегубцев. Духовенство, дворяне, гости были верны, но лазутчики и письма Тушинского злодея взволновали мелких граждан, чернь, стрельцов, казаков, исполненных ненависти к людям сановитым и богатым. Они присягнули Лжедимитрию, расхитили достояние святительское и монастырское. Добродетельный архипастырь Геннадий старался усовестить неистовых силою слова Божия; вооружал крестьян своих и монастырских для сопротивления мятежу и разбоям в окрестностях Пскова и не мог пережить измены своего города: он умер от горести [12]. Не успел образумить изменников и дивный затворник Иоанн, который совершал изумительные свои подвиги на городской стене. В 1592-м осаждали Псков шведы; с 1608 года семь лет сряду рыскал около Пскова с разбойничьими шайками своими лях Лисовский. Блаженный Иоанн во все время только молился и постился: среди шума, брани и битв, среди волнений гордого ума и малодушного маловерия он жил как в пустыне, беседуя с Господом и для Него каждый день распинал плоть свою и каждый день твердил приходившим к нему людям о верности Богу и погибающему отечеству [13].
В том же духе действовали святители русские. Иосиф Коломенский, сопротивлявшийся первому самозванцу, схвачен был воинами второго, которых напрасно хотел вразумить, и привязанный к пушке, влачим был бродягами; его паства при нем осталась верною долгу. Тверский архиепископ Феоктист, еще в начале смятений от Тушинского самозванца, явился бодрым стражем своего стада, ополчил духовенство, людей приказных, собственных людей боярских, граждан и разбил многочисленную шайку злодеев. До последнего издыхания боролся он с изменою и, взятый в плен мятежниками, удостоился мученического венца. Ляхи, захватившие Суздаль, принуждали архиепископа Галактиона, чтобы он признал второго Лжедимитрия и разослал пастве своей грамоты о молитвах за него. Святитель не согласился: его отправили в заточение, где он и преставился [14].
Тою же ревностию и сознанием долга одушевлялось и белое духовенство; городские и сельские священники везде противились бунту и безначалию; немногие из них уцелели [15]. Особенно отличался ревностный протопоп Зарайского Никольского собора Димитрий, достойный сподвижник князя Пожарского в защите родного города: он укреплял граждан в верности законному царю, не допустил до присяги второму самозванцу и всех благословлял на смерть за правое дело [16].
Другой протоиерей в Великом Новгороде запечатлел пастырскую верность собственною кровию. Когда шведы ворвались в западную часть города и закипела сеча на улицах, один дом на торговой стороне казался неодолимою твердынею: шведы приступали и не могли взять его. Там мужествовал протоиерей Софийского собора Амос со своими друзьями, в глазах митрополита Исидора, который на стенах крепости пел молебны и, видя такую доблесть, издали давал ему благословение крестом и рукою. Шведы наконец сожгли и дом и хозяина, последнего славного Новгородца!
Смиренные отшельники не щадили жизни своей за Бога и отечество; обители иноческие оказывались несокрушимыми твердынями веры и верности. Преподобный Евфросин подвизался в основанной им пустынной обители на берегу Синичьего озера [17]. Сюда спешили укрыться многие из окрестных мест, когда ватаги ляхов проникли в округ Устюжины для грабежа и разбоя. Прозорливый отшельник увещевал всех твердо стоять в вере православной и не соблазняться обольщениями изменников, а 19 марта объявил, что скоро придут враги и в пустыню его. Он советовал бежать, кто куда может; о себе же сказал, что он должен остаться здесь по обету. Инок Иона в страхе хотел бежать вместе с другими. "Зачем допускать в душу страх малодушия? — говорил безтрепетный праведник. — Когда настает брань, тогда-то и нужно мужество. Мы дали обет жить и умереть в пустыни. Надобно быть верным слову, данному пред Господом. В таком случае смерть вводит в покой. Другое дело — мирские люди: они не связаны обетом и им надобно беречь себя и для детей". Укрепленный словами игумена, Иона остался с святым старцем. В следующий день ляхи явились в Евфросинову пустынь. Преподобный Евфросин в схиме молился у креста, который поставил он, как только пришел сюда. Наглые грабители потребовали у Евфросина монастырских сокровищ, а пустынник указал на храм Богоматери, как на единственное сокровище пустыни. Тогда один из кровопийц ударил по шее преподобного и рассек ему голову. Старец упал полумертвым. Поляки ворвались в храм Божий, но в нем ничего не нашли и возвратились к своей жертве. Один ударил чеканом по голове Евфросина и разбил череп до самого мозга. Новый страдалец предал душу свою в руки Господу. С ним вместе убит был и инок Иона.
Многие обители были разорены и иноки умерщвлены за ревность в вере и правде [18]. Знаменитый Боровский монастырь преподобного Пафнутия был осажден врагами. Здесь был главным воеводою неустрашимый князь Михаил Константинович, по прозванию Хромой, из доблестного и верного рода князей Волконских. Когда младшие воеводы [19] изменили и тайно впустили ляхов и изменников в задние ворота монастыря, князь Михаил бился с врагами в воротах церковных и пал, покрытый ранами, близ раки чудотворца [20], оставив память своей доблести в гербе г. Боровска [21]. Иноки и все защитники обители были умерщвлены.
Лучезарным венцом подвигов доблестных, незыблемым оплотом Москвы и всего отечества в "Смутное время" была знаменитая обитель великого чудотворца Сергия. В 1608 году Троицкий монастырь окружен был мятежными полчищами, которые поддерживали второго Лжедимитрия (Тушинского). Самозванец хотел овладеть монастырем: его побуждали к тому и сокровища монастыря, собранные веками, и усилия иноков Троицких, вместе с Патриархом, поддержать в Москве верность народа царю Шуйскому, и местная важность Троицкой обители, которая стояла на пути к Москве от северных и восточных городов, откуда могли прийти верные сыны отечества для освобождения его от иноземцев и мятежников.
Защитою обители было, во-первых, упование на всесильную помощь Божию и ходатайственное заступление бессменного начальника монастыря, которому сама Матерь Божия дала обетование быть неотступною от его обители; потом благоразумие и попечительность ее временных правителей. Архимандрит Иоасаф везде являл себя сердобольным отцом для нуждающихся, усердным молитвенником, верным до смерти блюстителем святыни. Келарем Лавры тогда был знаменитый в летописях отечества Авраамий Палицын. Во время осады его не было в Лавре; но тем не менее он болел душою за нее и делал все, что мог, в ее пользу, — в Москве.
Обитель Троицкая имела тогда более 300 человек братии; в числе их были такие, которые в мире служили отечеству на поле брани и в настоящих обстоятельствах могли быть полезными для обители своим мужеством и искусством. Сверх того, для защиты монастыря были присланы царем воеводы с отрядом войска, вооружены слуги монастырские и жители окрестных селений. Число всех защитников монастыря простиралось, в начале осады, до 2500.
Стены и башни монастыря снабжены были принадлежностями, нужными для осадных случаев. Но непрочность укреплений видна была еще прежде осады; особенно западная стена была ветха и ненадежна. Запасов хлебных было немного. Таким образом обыкновенные человеческие средства защиты не обеспечивали обители: она не могла положиться ни на число воинов, ни на крепость стен, ни на довольство запасов — и, если бы Господь, по молитвам угодника Своего, не сохранил града, конечно — всуе бдели бы стрегущие.
Враги явились под стенами Лавры 25 сентября. Со слезами встретили в обители праздник памяти преподобного Сергия, но не унывали. Принесши моление Господу Богу о защите от супостатов, воеводы, дворяне, дети боярские, слуги монастырские, стрельцы, все собравшиеся здесь, в самый день праздника, обязались присягою сидеть в осаде без измены. Число неприятельского войска, по показаниям захваченных в плен, простиралось до 30 000 человек. Предводителями были Ян-Петр Сапега, командовавший польскими войсками, и Лисовский с отрядом, славившимся дерзостью; к ним присоединились русские изменники, татары и казаки. Сапега и Лисовский хотели склонить архимандрита и воевод к добровольной сдаче монастыря, для чего прислали боярского сына с грамотою, обещая милости мнимого Димитрия и грозя истреблением в случае упорства. Осажденные не поколебались. "Надежда наша и упование, — говорили они, — Пресвятая живоначальная Троица; стена и покров наш — пренепорочная Владычица наша Богородица и Приснодева Мария; помощники наши и молитвенники о нас к Богу — преподобные отцы наши Сергий и Никон". И в сем уповании писали к полякам и изменникам: "Да будет известно вашему темному царству, что напрасно прельщаете вы стадо Христово; и десятилетнее отроча в Троицком монастыре смеется вашему безумному совету. Не изменим ни вере, ни царю, хотя бы предлагали вы нам и всего мира сокровища".
Начались приступы врагов и вылазки защитников монастыря. Так 13 октября Сапега выступил из таборов с полками, окружил монастырь и с наступлением ночи двинулся на приступ. Осажденные мужественно встретили нападающих и отразили; а наутро, увидев оставленные им осадные орудия, предали их огню и благодарили Бога за избавление от врагов, ходя со святыми иконами по стенам монастырским.
Защищая обитель свою от врагов, "великий чудотворец явился в чине Взбранного Воеводы, который приписуется ему в церковном песнопении (акафисте). Он ободрял и охранял подвизающихся за веру и отечество, устрашал врагов и умножал свои чудеса, дабы, при умножении опасностей, не изнемогла надежда спасения" [22]. 23 октября преподобный Сергий, явившись во сне пономарю Иринарху, предуведомил осажденных о новом приступе врагов и велел сказать воеводам, чтобы они дерзали с надеждою. В подкрепление сей надежды преподобный прошел по стене, кропя ее и здания монастырские святою водою. Ночью действительно последовало нападение, но отражено с уроном врагов. Вскоре узнали, что под монастырь ведется подкоп. Так как место и направление подкопа было неизвестно, то опасение сделалось всеобщим. Осажденные начали готовиться к смерти; исповедывались, приобщались Святых Тайн, с каждым часом ждали взрыва. В это скорбное время явился настоятелю преподобный Сергий, молящийся пред храмовою иконою Пресвятой Троицы, и по окончании молитвы сказал: "Бдите и молитеся: Всесильный Господь, по множеству щедрот Своих, еще милует вас и дает вам время на покаяние". Осажденные ободрились, и неприятель, возобновивший нападение, был отражен с уроном.
В день архистратига Михаила, во время вечерни, ядро ударило в полуденные железные двери Троицкого собора и оставило след на доске образа святого чудотворца Николая. Народ пришел в ужас, слезы орошали церковный помост; пение замедлялось от плача. Но во время той же вечерни изнемогшему от уныния архимандриту явился архангел Михаил, с лицом сияющим, с скипетром в руках и, грозя врагам, говорил: "Вскоре Всесильный Бог воздаст вам отмщение". Сие видение тогда же возвещено народу, и архимандрит совершил молебное пение ко Пресвятой Троице и архангелу Михаилу.
Упование на помощь Божию еще более укрепилось, когда вечером, во время правила, архимандрит услышал новое ободрение из уст преподобного Сергия; а на другой день старцы Геннадий, Гурий и Киприан, с некоторыми мирянами, видели пред утренею преподобного Сергия, ходящего по монастырю и зовущего братию в церковь, где виден был также святой архиепископ Серапион, молящийся пред образом Божией Матери.
Ободренные защитники обители вышли, за три часа до света, в трех отрядах, разными путями; именем Сергия и быстрым нападением привели они неприятеля в смятение, опрокинули и преследовали по восточной и южной стороне монастыря. Это дало случай найти устье подкопа, веденного под монастырь. Двое крестьян монастырских взорвали его, и сами сделались жертвою своего подвига.
Сражение продолжалось весь день, при возобновляемых с обеих сторон усилиях, в разных направлениях и при обоюдных утратах; но кончилось тем, что воины монастырские захватили многочисленные туры неприятелей на Красной горе, взяли восемь больших пушек, много мелкого оружия, пуль и пороху, укрепления сожгли и истребили и заставили Сапегу удалиться в свои таборы. Победители возвратились с телами павших своих братий и добычею уже поздно. Первым делом было благодарение Господу, даровавшему победу. Звон до полуночи возвещал их торжество. Быстро разнесшаяся по России весть о сем славном бое послужила сильным ободрением для верных сынов отечества.
Между тем внутри Лавры открылось новое гибельное зло. От тесноты, сырости, недостатка чистой воды и пряных зелий 17 ноября появилась цинготная болезнь. Сначала в сутки умирало человек по десяти, потом по пятидесяти, даже иногда по сто. Наконец некому стало ходить за болящими. Монастырь наполнился смрадом от зараженных и умирающих. Успенский соборный храм каждый день наполнялся умершими. Оскудели священники от непрестанного хождения за больными и умирающими. Не столько война, сколько эта губительная болезнь до того уменьшила число защитников, что нельзя уже было думать по-прежнему о частых вылазках. Помощи ниоткуда не было. Положение осажденных становилось весьма затруднительным.
В марте осажденные получили некоторый отдых со стороны врагов. Лисовский отлучился; оставшиеся враги, не тревожа монастыря, заключились в лагере. Но во время отдыха многие слишком забылись. Недостойные воины предались невоздержанию и другим бесчиниям; пользуясь трапезою монастырскою, они требовали еще себе урочного хлеба для продажи и ссорились с трезвенными иноками, которые, сами довольствуясь на трапезе только хлебом и водою, отказывали в удовлетворении их прихотей. Напрасны были увещания архимандрита Иоасафа. Стрельцы жаловались на него царю, что не дает им продовольствия, и отказывались выходить на вылазки.
Спасительным исправителем неустройств явился сам преподобный Сергий. Однажды, когда воины, побежденные страстями, с робостию шли на брань против поляков, приступавших к стенам, встретил их муж святолепный, идущий от надворотной церкви чудотворца Сергия, и грозно сказал им: "Что вы трепещете! Если и никто из вас не останется в живых, Господь не предаст святого места сего. Не будет услышано во вразех, яко пленихом обитель Пресвятыя Троицы. Скажите в обители, что нечисто живущие во святом месте сем погибнут: Господь не нечестивыми спасет место сие, но имени ради Своего, без оружия избавит".
Архимандрит Иоасаф, для прекращения смертоносного недуга, 8 мая положил устроить в храме Пресвятые Богородицы придел по древнему обычаю — для испрошения чрезвычайной помощи Божией строить обыденные церкви. И 9 мая, в день святителя и чудотворца, действие болезни приметно сократилось. Еще не оправившись и не собравшись с силами, осажденные должны были вынести новый сильный приступ: 28 июня они заметили в лагере Сапеги и Лисовского необыкновенное движение и готовились отразить неприятеля. Будучи скудны числом и средствами, они кипятили вар, серу, смолу, таскали известь и камни на стену и вечером все стали на стене для стражи и защиты, — мужчины и женщины. Иноки Афанасий Ощерин, Паисий Литвин, Гурий Шишкин приняли начальство над горстию оставшихся защитников. Когда смерклось, неприятель стал подвозить лестницы и стенобитные орудия, и пальбою из пушек на Красной горе открыт был жестокий приступ; поляки и литовцы лезли на стену, но везде были отбиваемы оружием, камнями, известию, смолою, варом. Приступ продолжался с первого часа ночи до первого часа дня. В то время как одни сражались на стенах, другие в храмах молились. И к утру враги со стыдом и с потерею стенобитных орудий и множества людей принуждены были отступить, хотя в обители оставалось уже весьма мало защитников [23].
Около того же времени преподобный Сергий исцелил одного больного старца в обители и притом сказал ему: "Не так гнусен мне смрад мирян, согрешающих блудом, как иноков, нерадящих о своем обещании; и под стенами обители моея всех пришедших врагов истреблю, и во обители моей нечисто и двоемысленно живущих погублю же, и со осквернившимися управлюсь".
Приметим здесь, как многообразно вдруг действовал чудотворец Сергий: и врагов устрашал, и находящихся в опасности ободрял, и болящих врачевал, и маловерных исправлял, и всех иноков поучал таким поучением, которое и ныне должно еще звучать в ушах наших [24].
При слухе об успехах Скопина-Шуйского, Сапега удалился от монастыря, оставив под стенами несколько рот для наблюдения. Но после несчастной битвы под Калязином, разбитый еще раз князем Михаилом под Александровом 18 октября, принужден был возвратиться в свой лагерь. В это время спаситель отечества Скопин-Шуйский, для охранения монастыря, послал отряд в 900 человек. Наконец Валуев, посланный князем Михаилом с 500 человек, для обозрения неприятеля, соединясь с прежде присланным отрядом, ударил на Сапегу; поляки и литовцы были опрокинуты в свои таборы и лагерь их зажжен. Много было пролито крови на Красной горе, на пруде Келарском, на Волкуше и Клементьевском поле; но это уже в последний раз.
Наконец 12 января 1610 года Сапега обратился в бегство, почти 16 месяцев продержав монастырь в осаде без успеха; в продолжение недели иноки еще не решались верить, что враги оставили их навсегда; но 20 числа отправили старца Макария в Москву к царю с извещением о милости Божией и с святою водою, окропив ею наперед стены монастырские [25].
Архимандрит Иоасаф, старец, теплыми молитвами и попечительностию содействовавший спасению обители, утомленный бедами и опасностями, вскоре после окончания осады удалился в Пафнутиев монастырь, из которого взят был в настоятели Лавры. Но когда Пафнутиев монастырь взят был врагами, тогда вместе с прочими иноками умерщвлен и сей доблестный старец, которому напрасно грозил смертию Сапега в стенах Сергиева монастыря [26]. Преемником его был преподобный Дионисий. Уроженец города Ржева, он в мире именовался Давидом; по желанию родителей вступил в супружество; "за благочестие" удостоен сана священства, но вскоре лишился супруги и вступил в Старицкий Богородичный монастырь; около 1605 года возведен в сан архимандрита того же монастыря. В смутное время царя Василия Иоанновича Шуйского он особенно обратил на себя внимание Патриарха Гермогена, так что в последнее время неотлучно при нем находился [27]. Царь имел в нем одного из ревностных защитников своего престола. Когда Иоасаф оставил Троицкую обитель, царь и Патриарх вверили управление ею преподобному Дионисию.
Обитель Сергиева, после продолжительной осады, требовала от своих властей ревностных забот для восстановления ее благосостояния, но бедствующее отечество призывало их еще к новым усилиям и пожертвованиям. Обитель предлагала кровь, пищу и врачевание лишенным крова и изувеченным от врагов. Архимандрит Дионисий убеждал братию и слуг монастырских служить бедствующим, кто чем может; приказал устроить странноприимные дома и больницы в подмонастырных слободах и селе Клементьеве. Братия согласилась довольствоваться на трапезе овсяным хлебом и водою, чтобы сберечь пшеницу и ржаной хлеб для раненых. По окрестным лесам и дорогам рассылаемы были люди собирать изнемогших от ран и мучений и приводить в обитель или погребать умерших. Старец Дорофей, келейник преподобного Дионисия, днем и ночью разносил от него больным и раненым платье, полотенца, деньги. Такое пособие страждущим оказывала обитель во все то время, около полутора лет, пока Москва боролась с поляками. Келарь Симон полагал в это время более 7000 умерших и до 500 оставшихся при обители во многих службах: по сему можно судить, как велико было число всех воспользовавшихся пособиями от обители.
Так действовали служители православной Церкви Русской в тяжкую годину искушения и гибели! Чистая и пламенная молитва, твердая вера, единодушные подвиги самоотвержения и мученичества могли ли не привлечь к себе всесильной помощи Бога-Спасителя, Который изрек некогда Своими устами: "где двое или трое соберутся во имя Мое, там и Я посреди их"? Без сомнения, Сам Господь-человеколюбец невидимо присутствовал посреди верных рабов Своих, когда они жертвовали всем, даже жизнию, для сохранения Православия, для спасения отечества. И теперь, при преобладании ляхов и изменников, как некогда под игом монголов, не человеческие силы удержали Россию от гибели: теперь, как и тогда, Церковь спасла государство!
Чтобы вполне убедиться в этой непреложной истине, бросим беглый взгляд на продолжение событий, описанных нами в предыдущей главе. По избрании Владислава на Русский престол, Дума боярская решилась призвать гетмана Жолкевского с польскими войсками и поручить врагам охранение столицы. Среди бояр, частию изменников, передавшихся ляхам, частию робких и своекорыстных, среди черни, объятой безначалием и развратом, бодрствовал на страже Церкви и отечества только один старец, ветхий и слабый телом, но несокрушимо-твердый духом — первосвятитель Гермоген. Зная (чрез Филарета и Голицына) намерения Сигизмунда и козни иезуитов, он разрешил всех от присяги польскому королевичу и разослал грамоты по городам, призывая православных на защиту веры и государства. Первый восстал по зову Патриарха и пошел к Москве с своею дружиною рязанский воевода Прокопий Ляпунов. Но не ему, прежнему слуге самозванца и заклятому врагу царя Василия, судил Промысл Божий спасти отечество: чистое дело требовало людей чистых [28].
Боярская Дума убеждала Патриарха успокоить народ, сильно взволнованный вестию о походе рязанцев. В особенности наглый изменник Михайло Салтыков требовал, чтобы Гермоген не позволял ополчаться Ляпунову. "Не велю, — отвечал Патриарх, — если увижу крещенного Владислава и ляхов, выходящих из Москвы; велю, если не будет того, и разрешаю всех отданной королевичу присяги". Салтыков в бешенстве выхватил нож; Гермоген осенил его крестным знамением и сказал громогласно: "Сие знамение против ножа твоего и да взыдет вечная клятва на главу твою!" И обратясь к князю Мстиславскому, который, по знатности рода, занимал первое место в Думе, тихо примолвил: "Ты начальный; тебе первому должно пострадать за веру и правду; но если соблазнишься кознями сатанинскими, то истребит Господь корень твой от земли живых и христианской кончины не сподобишься" [29]. Между тем, по грамотам первосвятителя, один за другим поднимались города Русские; народ Московский с нетерпением ждал избавителей и замышлял гибель ляхов. Еще раз бояре заклинали Гермогена удалить бурю, спасти Россию от междоусобия и Москву от крайнего бедствия: писать к ополчившимся воеводам, чтобы они шли назад и распустили войско. "Ты дал им оружие в руки, — говорил Салтыков,— ты можешь и смирить их". "Все смирится, — ответствовал Патриарх, — когда вы, изменники, с своею Литвою исчезнете, но в царственном граде видя ваше злое господство, в святых храмах Кремлевских оглашаясь латинским пением (ляхи в доме Годунова устроили себе божницу), благословляю достойных вождей христианских утолить печаль отечества и Церкви". Дерзнули наконец приставить воинскую стражу к непреклонному иерарху; не пускали к нему ни мирян, ни духовенство; обходились с ним то жестоко и бесчинно, то с уважением, опасаясь народа. В неделю Ваий велели или дозволили Гермогену священнодействовать и взяли меры для обуздания жителей, которые в этот день обыкновенно стекались из всех частей города и ближних селений в Китай-город и Кремль — быть зрителями великолепного обряда церковного. Ляхи и немцы, пехота и всадники, заняли Красную площадь с обнаженными саблями, пушками и горящими фитилями. Но улицы были пусты! Патриарх ехал между уединенными рядами иноверных воинов: узду его осляти держал, вместо царя, один из бояр; за ним шло несколько сановников, унылых, мрачных видом. Граждане не выходили из домов, воображая, что ляхи умышляют внезапное кровопролитие и будут стрелять в толпы народа безоружного. День прошел мирно; так же и следующий. Но во вторник на Страстной неделе вспыхнуло народное восстание, кровь полилась рекою, запылал пожар. Ляхи, обратив в пепел Белый и Земляной город и предместия, заперлись в Китай-городе и Кремле. Там вместе с боярами-изменниками праздновали Светлое Воскресение и молились за царя Владислава, с иерархом, достойным такой паствы — Игнатием, которого вывели из Чудовской обители, где он пять лет жил опальным иноком, и снова назвали Патриархом, свергнув и заключив Гермогена на Кирилловском подворье. Один среди врагов неистовых и гнусных изменников — между памятниками нашей славы, в ограде священной для веков могилами Димитрия Донского, Иоанна III, Михаила Шуйского — великий святитель Божий в темной келье сиял добродетелью, как лучезарное светило отечества, готовое угаснуть, но уже воспламенив в народе жизнь и ревность к великому делу. Еще пытались склонить старца, изнуренного постом и тесным заключением, чтобы он отменил восстание городов на защиту Москвы. Ответ святителя был тот же: "Пусть удалятся ляхи!" Грозили ему злою смертию, — старец указывал им на небо, говоря: "Боюся Единого, там живущего!" Невидимый для паствы своей, великий иерарх сообщался с нею молитвою; слышал звук битв за свободу отечества и тайно, из глубины сердца, пылавшего неугасимым огнем добродетели, слал благословение верным подвижникам. Наконец, видя непреклонность старца-первосвятителя, ляхи и изменники заключили его в Чудове монастыре и уморили голодом [30]. Старец-святитель, истаивая и угасая, подобно догорающей лампаде пред ликом Господним, до последнего вздоха воссылал крепкую молитву к Богу об избавлении отечества и предал дух свой небесному Пастыреначальнику 17 февраля 1612 года, оставив в наследие разоренной Москве свои нетленные, священномученические мощи [31].
Умолк голос пастыря, призывавший верную паству на защиту отечества. Но оплотом России была Лавра Сергиева: оттуда рассылались по всем городам и полкам увещательные грамоты, призывающие к очищению земли. В одной из этих грамот архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын писали так: "Вспомните истинную православную христианскую веру, что все мы родились от христианских родителей, знаменовались печатию — святым Крещением, обещались веровать в Святую Троицу; возложите упование на силу креста Господня и покажите подвиг свой, молите служилых людей, чтобы быть всем православным христианам в соединении и стать сообща против предателей христианских, Михайлы Салтыкова и иных, и против вечных врагов христианства, польских и литовских людей. Сами видите конечную от них погибель всем христианам, видите, какое разоренье учинили они в Московском государстве, где святые Божии церкви и Божии образы? Где иноки, сединами цветущие, инокини, добродетелями украшенные? Не все ли до конца разорено и обругано злым поруганием? Не пощажены ни старцы, ни младенцы грудные. Помяните и смилуйтесь над видимою общею смертною погибелью, чтобы вас самих та же лютая смерть не постигла. Пусть служилые люди без всякого мешкания спешат к Москве, в сход к боярам, воеводам и ко всем православным христианам. Сами знаете, что всякому делу одно время надлежит, безвременное же всякому делу начинание суетно и бездельно бывает; хотя бы и были в ваших пределах какие неудовольствия, для Бога отложите это все на время, чтоб всем вам сообща потрудиться для избавления православной христианской веры, пока к врагам помощь не пришла. Смилуйтесь, сделайте это дело поскорее, ратными людьми и казною помогите, чтобы собранное теперь здесь под Москвою войско от скудости не разошлось".
Дружины из 25 городов стояли уже под Москвою, но, к несчастию, между защитниками отечества господствовало несогласие: воеводы не слушались друг друга, и разные действия без общей цели, единства и связи не могли иметь важного успеха [32].
Но Троицкие грамоты не оставались без действия: народ был готов встать как один человек; непрерывный ряд смут и бедствий не сокрушил могучих сил юного народа, но очистил общество, привел его к сознанию необходимости пожертвовать всем для спасения веры, угрожаемой врагами внешними, и наряда государственного, которому грозили враги внутренние, — "воры". Явились признаки сознания и необходимости нравственного очищения земли от врагов, признаки того, что народ, не видя никакой внешней помощи, обратился всем сердцем к высшему духовному миру, чтоб оттуда извлечь средства спасения. По областям промчалось слово, города переслали друг другу грамоты, где писалось, что в Нижнем Новгороде было откровение Божие какому-то благочестивому человеку, именем Григорию, велено ему Божие слово проповедывать во всем Российском государстве; говорили, что этот Григорий сподобился страшного видения в полуночи: видел он, как снялась с его дома крыша, и свет великий облистал комнату, куда явились два мужа с проповедью о покаянии и очищении всего государства. Во Владимире было подобное видение. Вследствие этого, по совету всей земли Московского государства, во всех городах, всем православным народом приговорили поститься — от пищи и питья воздерживаться три дня, даже с грудными младенцами; и по приговору, и по своей воле православные христиане постились: три дня — в понедельник, вторник и среду ничего не ели и не пили, в четверг и в пятницу ели один хлеб. Так, при господстве религиозного чувства, выразилась в народе мысль о необходимости очищения всей земли, отделения себя от настоящего смутного и оскверненного общественным развратом времени. Мы видели, что еще царь Василий (Шуйский) думал об этом очищении, и два патриарха произнесли отпущение народу от греха недавних клятвопреступлений; но тогда покаяние совершалось по предначинанию правительства, а не по всеобщему убеждению; теперь же народ, путем испытаний, сам пришел к мысли о необходимости очищения. "Православные христиане постились, — говорит грамота, — по своему изволению".
Одна из грамот Троицких получена была в Нижнем Новгороде. Когда прочли ее в соборе, земский староста Козьма Минин-Сухорукий объявил, что он удостоен был явления великого чудотворца Сергия. Бывшее ему видение состояло в следующем: однажды, в уединенной храмине, куда Козьма удалялся по временам для молитвы, "явился ему преподобный Сергий и повелел собирать казну для военных людей и идти для очищения государства Московского от врагов. Пришед в себя, Козьма был в великом страхе, но ни на что не решился, думая, что устроение войска не его дело. Видение повторилось: но он опять остался в бездействии. По кратком времени преподобный явился ему в третий раз, возобновил свое повеление с прещением и присовокупил, что есть изволение праведных судеб Божиих помиловать православных христиан и от великого смятения привести в тишину; что старейшие в городе не столько войдут в поручаемое Козьме дело, сколько младшие, и что начинание их приведется к доброму окончанию. Сие последнее видение оставило Козьму не только в трепете, но и в некоторой болезни; почему он раскаялся в своем небрежении, решился приступить к исполнению повеленного и думал, как бы начать дело [33]. На сходе граждан Нижегородских Минин предложил: "Если захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать и бить челом — кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником". После того начались частые сходки; Минин продолжал свои увещания. "Что же нам делать?" — спрашивали его. — "Ополчаться, — отвечал Минин, — сами мы не искусны в ратном деле, так станем клич кликать по вольных служилых людей". — "Будь так, будь так!" — закричали все. Начался сбор, всякий жертвовал, что мог; иные отдавали последнее "для великого земского дела". Пришла одна вдова и сказала: "Осталась я после мужа бездетна и есть у меня 12000 рублей, 10000 отдаю в сбор, 2000 оставлю себе". Но прежде, чем скликать ратных людей, надо было найти воеводу. В это время в Суздальском уезде жил стольник и воевода, князь Димитрий Михайлович Пожарский, который долечивался от ран, полученных при разорении Москвы. Минин снесся с ним, уладил дело и сказал народу, что не за кем больше посылать, кроме князя Пожарского. Посланы были к нему Печерский архимандрит Феодосий, дворянин Ждан Петрович Болтин, да изо всех чинов лучшие люди. Пожарский отвечал посланным: "Рад я вашему совету, готов хотя сейчас ехать, но выберите прежде из посадских людей, кому со мною у такого великого дела быть и казну собирать". Посланные отвечали, что у них в городе такого человека нет. Пожарский сказал им на это: "Есть у вас Кузьма Минин, бывал он человек служилый, ему это дело за обычай".
Когда посланные возвратились и объявили Нижегородцам слова Пожарского, те стали быть челом Козьме, чтоб принялся за дело: "Соглашусь, — говорил он, — если напишете приговор, что будете во всем послушны и покорны и будете ратным людям давать деньги". Нижегородцы согласились, и Минин написал в приговор свои прежние слова, что не только отдавать имения, но и жен и детей продавать. Когда приговор был подписан, Козьма взял его и отправил к Пожарскому.
Собранное ополчение двинулось к Ярославлю, чтобы забрать по пути дружины других городов. Проходя с князем Пожарским и с воинством к Москве мимо Сергиевой обители и совершая в ней молебное пение, Минин сам объявил архимандриту Дионисию о бывших ему явлениях преподобного Сергия. 18 августа 1612 года, на горе Волкуше (в 4 верстах от Лавры), архимандрит Дионисий благословил христолюбивое воинство на брань за веру и отечество. К успокоению недоверявших успеху дела, ветер, дотоле противный, сделался попутным воинству, и все двинулись с надеждою к Москве. Келарь Авраамий пошел вместе с ними.
Но и соединившиеся под Москвою князья Трубецкой и Пожарский действовали неединодушно, потому что последний не мог вполне довериться первому, а еще более Заруцкому с его казаками. Из обители писали к ним о мире. Келарь Авраамий переходил из стана в стан, то склоняя несогласных воевод ко взаимному вспоможению, то ободряя в самых сечах именем Сергия, то убеждая казаков не отделяться от воинства. Чтобы удовлетворить корыстолюбивых, обитель предложила казакам последние свои сокровища — священные ризы, низанные жемчугом. Но никто не дерзнул коснуться святыни, и все единодушно обещались не отступать от столицы, доколе не освободят ее.
Не станем исчислять подробностей очищения Москвы от врагов: ляхи, запертые в Китай-городе, не получая помощи от своего короля [34] и томимые голодом, стали есть человеческое мясо и трупы; 22 октября Русские сделали сильный приступ на Китай-город. Голодные поляки не могли обороняться и заперлись в Кремле. Пожарский и Трубецкой вошли в Китай-город с Казанскою иконою Богородицы, которая находилась в Русском стане, и тогда же дали обещание построить в память этого дня церковь во имя иконы Пресвятыя Богородицы Казанския [35]. Взяв Китай-город, Русские окружили Кремль, но поляки уже не думали защищаться. На другой же день, они прислали просить милости и пощады, сдавались военнопленными, вымаливали себе только жизнь. Пожарский дал от себя обещание, что ни один пленник не погибнет от меча. Наконец наступило время освобождения Москвы: ночью под 25 октября великий заступник земли Русской, преподобный Сергий чудотворец, явился Арсению, архиепископу Елассонскому [36], томившемуся от голода и болезни в осажденном Кремле, среди врагов, и сказал ему: "Встань и иди в сретение православному воинству: молитвами Пресвятыя Богородицы, Господь очистил царствующий град от врагов" [37]. В следующее утро верная Русская рать торжественно вступила в Кремль. Земское войско, предводимое Пожарским и Мининым, собралось подле церкви Иоанна Милостивого, на Арбатской площади, а войско Трубецкого за Покровскими воротами. С двух этих концов пошло впереди духовенство с крестами, иконами и хоругвями: за ним двигались войска. Оба крестные хода сошлись в Китай-городе на Лобном месте. Во главе духовенства был преподобный архимандрит Дионисий, прибывший из своей обители нарочно для такого великого торжества веры и земли Русской. Из ворот Флоровских вышло духовенство, находившееся в Кремле, с архиепископом Арсением, получившим исцеление от преподобного Сергия. Духовенство вошло в Кремль, за ним посыпала туда ратная сила, и в Успенском соборе совершено было благодарственное молебствие о избавлении царствующего града, очищенного от врагов чистою верою и любовию к отечеству.
Припомним слова нашего приснопамятного святителя: "Прославляют любовь к отечеству. Прославление справедливое и полезное! Бог да умножит в отечестве нашем людей, достойных такого прославления! Но славя любовь к отечеству, не забудем отдать должную славу благочестию, помощи Божественной, молитвам небесных граждан о земном отечестве. Любовь к отечеству возбуждается, действует и преуспевает только тогда, когда она одушевляется благочестием, когда руководствуется и утверждается помощию свыше". [38]
Москва была очищена, но престол царский оставался еще праздным; буйные ватаги ляхов, казаков-грабителей и русских изменников еще неистовствовали по городам и селениям. Разосланы были грамоты по городам с приглашением прислать властей и выборных в Москву для великого дела; писали, что "Москва от польских и литовских людей очищена, церкви Божии в прежнюю лепоту облеклись и Божие имя славится в них по-прежнему; но без государя Московскому государству стоять нельзя, печься об нем и людьми Божиими промышлять некому; и потому бояре и воеводы приглашали, чтобы все духовные власти прибыли к ним в Москву, и из дворян, детей боярских, гостей, торговых, посадских и уездных людей, выбрав лучших, крепких и разумных людей, поскольку человек пригоже, для земского совета и государского избрания все города прислали бы в Москву". Когда съехалось довольно много властей и выборных, назначен был трехдневный пост, после которого начались соборы. Прежде всего, стали рассуждать о том, выбирать ли из иностранных королевских домов или своего природного Русского? И порешили: "Литовского и Шведского короля и их детей и иных немецких вер и ни которых государств иноязычных не христианской веры Греческого закона на Московское государство не избирать, потому что Польского и Немецкого королей видели на себе неправду, и крестное преступленье, и мирное нарушение. Литовский король Московское государство разорил, а Шведский король Великий Новгород взял обманом". Стали выбирать своих; тут начались козни, смуты и волнения. Однажды, говорит хронограф [39], какой-то дворянин из Галича принес на собор письменное мнение, в котором говорилось, что ближе всех по родству с прежними царями Михаил Феодорович Романов, его и надобно избрать в цари. Раздались голоса недовольных: "Кто принес такую грамоту, кто, откуда?" В это время выходит Донской атаман и также подает письменное мнение. "Что это ты подал, атаман?" — спросил его князь Димитрий Михайлович Пожарский. "О природном царе Михаиле Феодоровиче", — отвечал атаман. Одинаковое мнение, поданное дворянином и Донским казаком, сильно подействовало на избирателей. Но еще не все выборные находились в Москве. Знатнейших бояр не было: князь Мстиславский с товарищами тотчас после своего освобождения разъехались из Москвы; им неловко было оставаться в ней подле воевод-освободителей; теперь послали звать их в Москву для общего дела, и окончательное решение отложили на две недели. Наконец Мстиславский с товарищами приехали, приехали и запоздавшие выборные. 21 февраля 1613 года, в неделю Православия, то есть первое воскресенье Великого Поста, был последний собор: каждый чин подал письменное мнение, и все эти мнения найдены сходными, все чины указывали на одного человека — Михаила Феодоровича Романова. Тогда Рязанский архиепископ Феодорит, Троицкий келарь Авраамий Палицын, Новоспасский архимандрит Иосиф и боярин Василий Петрович Морозов пошли на лобное место и спросили у народа, наполнявшего Красную площадь: кого они хотят в цари? — Народ единогласно воскликнул: "Михаила Феодоровича Романова!" Тогда Авраамий Палицын сказал: "Се бысть по смотрению Всевышнего Бога!"
[1] При ограблении собора, единственная в своем роде, "золотая" рака святителя Леонтия была рассечена на части грабителями. С того времени мощи святого Леонтия почивают под спудом.
[2] Вторым послом назначен был боярин князь В. В. Голицын. В числе посольства были и духовные лица: Новоспасский архимандрит Евфимий, келарь Лавры Сергиевой Авраамий Палицын, Угрешский игумен Иона и протоиерей Вознесенского монастыря Кирилл.
[3] Воевода Вологодский доносил царю Василию: "чудотворец Димитрий явил нам свою милость, обещался стоять за нами против врагов государевых. Он явился духовному старцу у своей гробницы и велел перенесть чудотворный свой образ в Вологду. Мы встретили тот образ с великою честию, поставили его со слезами и молитвенным пением в церковь Всемилостивого Спаса и решились смело стоять против врагов государя и всего православного христианства" (Акты Археографической экспедиции, II, 196).
[4] Спустя несколько лет, над могилой страдальца поставлен деревянный храм Знамения Богородицы и возник монастырь, называемый Духовым, по соборному храму Сошествия Святого Духа, построенному в 1654 году. Здесь почивают под спудом мощи преподобного Галактиона. При раке преподобномученика находится шапка, сделанная из двух железных полос, крестообразно сложенных с обручем вокруг головы, и железные вериги, соединенные с одной стороны таким аналавом, а с другой стороны крестом. На аналаве вырезана надпись: "раб Божий Гавриил во имя Отца и Сына и Святого Духа обещался терпети до конца".
[5] Епископ Сильвестр писал в Москву: "нынешнего 1612 г. сентября 24 д. в последнем часу ночи разорители нашей чистой, православной веры и ругатели креста Христова, Поляки и Литовцы с Черкесами и русскими изменниками нечаянным набегом пришли в Вологду, взяли город, умертвили людей, осквернили церкви Божия, сожгли город и посады; воевода князь Иван Одоевский ушел, а окольничий и воевода кн. Григорий Долгорукий и дьяк Истома Карташев убиты; меня грешного взяли в плен, держали у себя 4 ночи и не раз присуждали к казни, но Господь умилостивился надо мною, — едва живого отпустили. Когда Ляхи и Литва пришли к Вологде, то по грехам нашим, по нерадению воевод, не было ни разъезжих караулов, ни сторожей на башнях, на городской стене и в крепости; у ворот было несколько человек на карауле, да и те не слыхали, как Литовцы вошли в город, а большия ворота не были заперты. — С 25 сентября неприятели оставили Вологду. Воевода Григорий Образцов с своим полком прибыл с Белоозера и занял Вологду; но никто не слушает его, друг друга грабят... Все от пьянства: воеводы пропили Вологду". — Это донесение напечатано в словаре Щекатова, 1, 988.
[6] В синодике Софийского собора записано следующее: "121 (612) году, сентября 22 день, вторник в первом часу дни. Помяни, Господь, иже во граде избиенных и пожженных священников и диаконов от польских и литовских людей и от русских воров"... Затем поименно исчисляются 68 человек убитых и сгоревших во время нашествия: 3 протоиерея, 34 священника, 6 диаконов, 6 иноков (в числе иноков упомянут "иерей инок Галактион" (т. е. преподобный затворник-страдалец). В то время всех церквей в Вологде, градских и посадских, было около пятидесяти; а священников при них, вероятно, около шестидесяти, из которых следовательно погибло, при нашествии врагов, более половины. (Сведения об иерархах Вологодской епархии, Н. И. Суворова, с. 51 и 52).
[7] В рукописном сборнике Московской Духовной Академии 1657 года под № 217 святцы № 1 исчислены ученики блаженного Иринарха, подвизавшиеся в затворе. Вот имена их: 1) затворник Иоаким подвизался в Николаевском-Шартомском монастыре в Суздальском уезде; 2) затворник Дионисий — в Переяславле-Залесском в Никольском монастыре, что на болоте; 3) преподобный схимонах Корнилий, затворник Переяславского Борисоглебского монастыря (Русские святые, июль, с. 123—116); 4) преподобный Галактион, о котором мы сейчас говорили. "Сии вси, — сказано в том же сборнике, — един образ имуще жития, железа тяжкая на себе ношаху и к стене цепями прикованы бяху, пищею сухою питахуся, рыбы-ж и масло, ни скорому, и мягких явств не прикасахуся. И житие их единому Богу ведомо. Людие мнози к ним прихождаху, и житие их ублажаху, и пользу от них, сказывают, велию приимаху".
[8] Преподобный Иринарх, в миру Илья, был сын крестьянина деревни Кондаковой, Ростовского округа, постригся на тридцатом году от роду в Борисоглебском монастыре (в 25 верстах от Ростова) и начал подвижничество свое тем, что стал ходить босой и в рубище, с тяжелыми веригами на плечах и оковами на ногах, затворился безвыходно в келье и приковал себя цепью к стулу. С того времени Иринарх постепенно увеличивал тяжести, носимые на теле; спал только два часа в сутки и бичевал тело свое железною палкою. Так подвизался он тридцать лет. Тяжкими и долгими подвигами очистилось духовное зрение блаженного старца. Однажды, заснув в притворе, он увидел Москву в огне и во власти Ляхов, и голос сказал ему: "Иди, скажи об этом царю". Преподобный Иринарх явился к царю Василию Ивановичу (Шуйскому) и рассказал о видении; царь принял его с честию и отвез назад в своей повозке.
[9] Блаженный подвижник преставился на 69 году от рождения, 13 января 1616 года, оставив по себе подражателей дивного своего жития, и погребен в ископанной им самим могиле. При гробнице его совершилось несколько исцелений; особенно бесноватые боятся креста его. — Тяжести или "праведные труды" преподобного Иринарха, сохранившиеся в Борисоглебском монастыре состоят из 142 крестов, тяжелого камня, множества цепей, железного кольца на голову, железного пояса, железной палки и толстого кнута. Все это составляет вес в 9 пуд. 34 фун. (Жизнь преподобного Иринарха, составлено о. архимандритом Амфилохием, с рисунками).
[10] По известию 1634 года "немцы в церкви великомученика Георгия, в монастыре, ищуще поклажи, обрели человека цела и не разрушена в княжеском одеянии и, вынув из гробницы, яко жива, поставили у церковной стены" (Чтения Общества Истории и Древностей, 1862, кн. 4).
[11] Мощи преподобного Антония в 1620 году перенесены из Новгорода на место подвигов его и почивают под спудом в храме бывшей обители его (в 45 верст. от Новгорода). Монастырь упразднен в 1764 году.
[12] "Преставися епископ Геннадий от кручины". Псковская летопись, 77.
[13] "Октября 24 (1616) преставися Иван, что в стене жил 22 лета; ядь же его рыба сырая, а хлеба не ел, а жил во граде, якоже в пустыни, в молчании великом". Полное Собрание летописей, IV. 332.
[14] "Тверского архиепископа Феоктиста обезчестивше, по многих муках на пути к царствующему граду в бегстве смерти предаша. Такоже и Суздальский архиепископ Галактион во изгнании скончался; епископа же Коломенского Иосифа на пушке привязавше, не единою под грады водяще, и сим страшаще многих". Авраамий Палицын, с. 44.
[15] "И малии от священного чина тех беде избегоша; память же тем язв многих и до смерти остася". Там же.
[16] Никоновская летопись, 137 и 138.
[17] Синозерская пустынь, основанная преподобным Евфросином в 1603 году, находилась в 60 верстах от Устюжины Железнопольской, на берегу Синичьего озера. Она упразднена в 1764 году, и храм ее обращен в приходской для Синозерского погоста. Здесь почивают под спудом мощи преподобного Евфросина.
[18] Так в Николаевском Малоярославецком монастыре избита врагами вся братия, так что он более 10 лет стоял в запустении (История Российской Иерархии, VI, 702); в Калязинской обители преподобного Макария умерщвлено 68 иноков; в двух Костромских монастырях Богоявленском и Крестовоздвиженском — более 20, а в Спасоприлуцком близ Вологды — до 200 человек, из числа которых захвачено в трапезе и сожжено 59 монахов.
[19] Яков Змеев и Афанасий Челищев.
[20] "Литовские люди и Русские воры внидоша... К. Михайло жь Волконской, видя свое неизможение, побеже в церковь. Те же воеводы зваху его на встречу; он же им отказа, умереть-де мне у гроба Пафнутия чудотворца... ста в дверях церковных и бился много и изнемог от великих ран и паде к церкви у крилоса левого. Велие жь чудо Бог показал над теми убиенными; того жь К. Михаилова кровь прыснула на левой крилос на камень, и многажды тое кровь скребляху и мыша, но не можаху тое крови ни соскресть, ни смыти". Никоновская летопись, 136. Прах князя Михаила покоится в обители преподобного Пафнутия, под церковью Всех Святых, сооруженною потомками его, князьями Волконскими, в 1837 году.
[21] В память геройской кончины князя Михаила Волконского, императрица Екатерина II пожаловала Боровскому герб, в котором серебряное поле изображает непорочность, червленое сердце — верность, а находящийся посреди его крест — усердие к закону Божию; сердце окружено лавровым венком — символом славы.
[22] "Житие преподобного Сергия после смерти", составленное Филаретом, митрополитом Московским (с. 60).
[23] По уверению келаря Аврамия, во время этого последнего приступа "в обители чудотворца более 200 человек не бяше".
[24] Подлинные слова из "Жития преподобного Сергия после смерти" (с. 62).
[25] Освобождение Лавры от осады торжествовала с нею вся Россия. В обители память благодеяния Божия увековечена установлением крестного хода по стенам монастыря в тот день, когда Сапега бежал от монастыря.
[26] В одном из синодиков лаврских при имени архимандрита Иоасафа отмечено: "убит в Пафнутиев". О взятии обители преподобного Пафнутия ляхами и изменниками мы уже говорили в этой главе.
[27] Патриарх Гермоген ставил Дионисия в пример другим. "Смотрите, — говорил он, — на старицкого архимандрита; никогда он от соборной церкви не отлучается, на царских и всемирных соборах всегда тут". Под всемирными соборами Патриарх разумел эти шумные собрания народа, где противники царя Василия требовали его низвержения, где Патриарх защищал царя, а Дионисий был подле Патриарха и увещевал народ, несмотря на оскорбления, которым подвергались увещатели от буйной толпы (История России Соловьева, VIII, 439).
[28] Ляпунов был убит под Москвою казаками.
[29] Проклятие первосвятителя, видимо, тяготело над изменником и его потомством; предсказание о прекращении рода Мстиславских также вскоре исполнилось.
[30] О кончине святейшего Патриарха Гермогена в одной рукописи (Сборник Румянцевского Музея в 4-ку, XVII в. № 364 об.) сказано так: "Немилостивии приставники изменничьи замориша его гладом. Меташа бо страдальцу Христову не человеческую пищу — на неделю сноп овса и мало воды. И тако претерпе близ годичного времени и скончался о Христе, предаде честную свою душу в руце Божии в лето 7121 (1612) февраля в 17 д. и погребен бысть тамо в Чюдов монастыре". — Эти подробности о страдальческой кончине святейшего Патриарха Гермогена здесь в первый раз являются в печати.
[31] Мощи священномученика Гермогена в 1653 году, при перенесении их в Успенский собор, были обретены нетленными и потому положены поверх помоста, в ящике, обитом фиолетовым бархатом, подле медного шатра, построенного для Ризы Господней. В 1812 году враги-грабители извлекли их из ящика, думая, что там скрыты сокровища; по изгнании Наполеоновых полчищ из Москвы, мощи святителя Божия найдены на полу храма, в прежнем полном нетлении. Они почивают и теперь на том же месте, в том же ящике.
[32] В стане Русских, осаждавших Москву, по смерти Ляпунова, было два главных начальника: люди чиновные и пришельцы из Тушинского стана выбрали князя Димитрия Трубецкого, а грабители казаки — атамана Заруцкого. Трубецкой, сверх знатности, имел еще и некоторые благородные свойства, стараясь оказать себя достойным высокого сана; Заруцкий же, вместе с ним выслужив боярство в Тушине, имел одну смелую предприимчивость для удовлетворения своим гнусным страстям, не зная ничего святого, ни Бога, ни отечества.
[33] "Некоторые черты жития преподобного Сергия после смерти". Мы приводим здесь подлинные слова нашего незабвенного архипастыря, покойного митрополита Филарета (с. 69).
[34] Король, поздно решившись идти к Москве, дошел только до Волока-Ламского и, потеряв надежду завладеть столицею, пустился обратно в Польшу.
[35] В память взятия Китай-города учреждено второе празднование, 22 октября, в честь Казанской иконы Богоматери. Обетный храм сооружен в 1630 году иждивением князя Д. М. Пожарского, на углу Никольской улицы и Красной площади. Он известен под названием Казанского собора.
[36] Арсений, ученый грек, бывший архиепископ города Елассона в Фессалии, оставался в Москве, как кажется, с 1589 года. В 1613 году он получил кафедру в Суздале, где и скончался в 1625 году. Тело его погребено в Суздальском соборе.
[37] Пролог под 22 октября.
[38] Слова приснопамятного митрополита Филарета ("Некоторые черты жития преподобного Сергия после смерти", с. 71).
[39] История России, Соловьева, т. VIII, с. 460.