Преподобный
Максим Грек,
† 1556
К предыдущей странице Оглавление К следующей странице
Сын и наследник державного Иоанна великий князь Василий принял державу родительскую без всяких священных обрядов, которые могли бы напоминать народу о злополучном Димитрии, пышно венчанном и сверженном с престола в темницу. Безжалостно осужденный на самую тяжкую неволю, скрытый от людей, от света солнечного в тесной, мрачной палате, изнуряемый горестью, скукою праздного уединения, лишенный всех приятностей жизни, без отрады, без надежды в летах цветущих, юноша Димитрий преставился в 1509 году [1].
Война с Литвою, начатая при Иоанне, продолжалась более десяти лет при Василии, благоприятствуя иногда одной, иногда другой стороне. Важнейшим приобретением для Московского государства было завоевание Смоленска, крепкого оплота со стороны битвы (28 июля 1514 года). Оно, по словам летописца, казалось "светлым праздником для всей Русской земли". Сто десять лет находился Смоленск под властию Литвы. Уже обычаи изменялись, но имя русское еще трогало сердца жителей, и любовь к древнему отечеству вместе с братолюбием православным облегчили для великого князя это важное завоевание, которое увековечено в памяти народной основанием Новодевичьего монастыря в Москве [2].
Хотя после того войска литовские и польские под предводительством князя Константина Острожского [3] разбили войска московские в Оршинской битве, но Василий при замирении с Литвою удержал Смоленск и все прежние приобретения Державного Иоанна.
Княжение Василия казалось только продолжением Иоаннова. Будучи подобно отцу ревнителем самодержавия, твердым, непреклонным, хотя и менее строгим, он следовал тем же правилам в политике внешней и внутренней; решал важные дела в совете бояр, учеников и сподвижников Иоанна, их мнением утверждая собственное, являл скромность в действиях монархической власти, но умел повелевать; любил выгоды мира, не страшась войны и не упуская случая к приобретениям, важным для государственного могущества.
Утверждение самодержавия было главною его целию. Еще Рязань сохраняла тень независимости под управлением вдовы княгини Агриппины, за малолетством сына ее Иоанна. Но, когда этот последний владелец Рязани, достигнув совершеннолетия, захотел свергнуть с себя опеку матери и великого князя Московского и вступил в союз с ханом Крымским, Василий заключил его в оковы и взял себе Рязань с остальными городами этого древнего княжества.
Еще Псков считался вольным городом и пользовался вечевыми правами, хотя и под управлением Московских наместников. Но самые остатки народного правления не могли уцелеть в общей системе самодержавия. Повод к тому скоро представился. Псковитяне жаловались на своего наместника. Великий князь, приехав в Новгород, вызвал к себе на суд посадников и старост псковских; они были задержаны, и в то же время объявлено во Пскове, что граждане, если хотят жить по старине, должны исполнить волю государя — отменить народное вече, снять вечевой колокол и во все города принять наместников великокняжеских. Горько было псковитянам расстаться со своею вольностию, но они покорились беспрекословно, не оказав дерзости новгородской [4]. Так кончилась самобытность Пскова как вольного города! Отселе он становится уже областным городом Московского государства, но продолжает быть оплечьем Руси со стороны Литвы и Ливонии, и жители города, неохотно покорившегося Москве, служат ей верно и за нее проливают кровь свою в тяжкой борьбе с соседями-врагами.
Оставался еще один удельный владетель в Путивле, в стране Северской, князь Василий Шемяка, перешедший добровольно из литовской зависимости под власть великого князя Московского. Он был верным стражем южной России, но, как родной внук ненавистного Шемяки, не внушал к себе доверия. Вызванный в Москву, он умер в темнице, несмотря на ходатайство Троицкого игумена Порфирия [5] и самого митрополита Варлаама [6].
Успехи великого князя Василия в войнах с соседями и ограждении целости государства возбуждали зависть в Крымском хане Махмет-Гирее. Воспользовавшись войною Литовскою и надеясь, что не встретит сильного сопротивления, хан возмутил казанских татар и в одно время с ними двинулся к Москве. Татары восточные и южные соединились в Коломне и стали под Москвою, где все трепетало от ужаса. В это время одна престарелая инокиня Вознесенского монастыря, лишенная зрения, сидя в своей келье, узрела в видении, что во Флоровские (Спасские) ворота выходит из Кремля, как бы в крестном ходу, сонм святителей, в числе которых она узнала чудотворцев Петра, Алексия, Иону и святителя Ростовского Леонтия, а среди них — чудотворный Владимирский образ Богоматери. Едва вышли они из ворот, как сретили их богоносные подвижники: Сергий Радонежский и Варлаам Хутынский близ великого торгу Ильинского и, припав к стопам святителей, вопрошали их, зачем они идут вон из города и на кого оставляют его при настоящем нашествии врагов. Святители со слезами ответствовали: "Много молили мы всемилостивого Бога и Пречистую Богородицу о избавлении от предлежащей скорби; Господь же не только повелел нам выйти из города, но и вынести с собою чудотворный образ Пречистой Его Матери; ибо люди сии презрели страх Божий и о заповедях Его не радели, а посему попустил Бог прийти сему варварскому народу, да накажутся ныне и чрез покаяние возвратятся к Богу". Чудотворцы Сергий и Варлаам стали умолять отходящих святителей, чтоб они своим ходатайством умилостивили правосудие Божие, и начали вместе с ними петь молебен, произнесли молитву Пречистой Богоматери и, осенив град крестообразно, возвратились в Кремль [7]. Москва была спасена: татары удовольствовались дарами и удалились без кровопролития [8].
После того великий князь, свободный от дел воинских, занялся важным делом семейным, тесно связанным с государственною пользою. Он был уже двадцать лет супругом, не имея детей, следовательно, и надежды иметь их. Отец с удовольствием видит наследника в сыне: таков устав природы; но братья не так близки к сердцу, и сверх того братья великого князя Василия не оказывали ни великих свойств душевных, ни искренней привязанности к старейшему брату, более опасаясь его как государя, нежели любя как единокровного [9]. Не только льстецы придворные, но и ревностные слуги отечества могли советовать Василию, чтоб он развелся с супругою, обвиняемою в неплодии, и новым супружеством даровал наследника престолу. Следуя их мнению и желая быть отцом, государь решился на дело жестокое в смысле нравственности: он без милосердия отвергнул Соломонию [10] и повелел постричь ее в Рождественском девичьем монастыре. Повествуют, что она противилась совершению беззаконного обряда, билась об землю, вырывала ножницы из рук митрополита Даниила; наконец, видя неодолимое насилие, залилась слезами и, надевая мантию, сказала: "Бог увидит и отметит моему гонителю". Но порывы страстей скоро утихли в сердце невольной постриженицы; она всею душою обратилась к Господу и изгнала из души мирские мечты. Она стала очищать сердце, столько нечистое у всех нас, духовною бдительностию, самоукорением, покаянием, молитвою. Так восходя от совершенства к совершенству путем скорби и борьбы с собою [11], блаженная инокиня София прожила в Суздальской Покровской обители (куда заточили ее после пострижения) 17 лет и мирно почила 16 декабря 1542 года [12]. Современники почитали ее преподобномученицею [13] и осуждали Василия за жестокость и нарушение церковных уставов [14].
Если митрополит Даниил, уклончивый и человекоугодливый, охотно согласился на развод великого князя и сам постриг супругу его, то нашлись любители правды, которые прямо сказали государю, что дело его противно совести: таковы были князь-инок Вассиан [15] и преподобный Максим Грек, святогорец.
Преподобный Максим, хотя и не родился в Русской земле, но по великим подвигам своим вполне принадлежит Русской Церкви, для которой он был светильником при жизни и остался светильником по смерти в своих сочинениях.
|
|
|
Преподобный |
Получив начальное воспитание в отечестве своем, в городе Арте, Максим по любви к наукам путешествовал по Европе: в Париже у знаменитого грека Иоанна Ласкаря, потом во Флоренции и Венеции изучал словесные науки, историю, философию, богословие; основательно узнал языки латинский и древнегреческий, познакомился с языками французским и итальянским. По возвращении в отечество поступил на Афон и здесь в Ватопедской обители принял иночество.
Когда великий князь Василий Иоаннович, желая разобрать в своей библиотеке собрание греческих рукописей и некоторые из них видеть в переводе, просил начальство Афонских обителей прислать к нему ученого грека, то на Максима указали, как на человека, самого способного исполнить желание великого князя. Максиму не хотелось расстаться с безмолвием Святой Горы, но, повинуясь воле старцев, он в 1516 году отправился в Москву. Здесь принят он был ласково: ему указано жить в Чудове монастыре и получать содержание от великого князя. Сокровища греческой учености привели его в восторг; сочинений, не переведенных на славянский язык, нашлось много. На первый раз ему поручили перевесть толкование на псалтирь. В помощь ему, мало знакомому со славянским языком, даны переводчики с латинского Димитрий Герасимов и Власий, и для письмоводства инок Сергиевой Лавры Силуан и Михаил Медоварцев. Через полтора года перевод толковой псалтири совсем был окончен; Максима осыпали милостями и оставили для новых трудов. Потом поручили ему пересмотреть богослужебные книги, и он принялся за это дело по-прежнему при пособии переводчиков. Многосведущий Максим нашел много грубых ошибок, внесенных невежественными переписчиками в церковные книги, и "разжигаемый — как говорит он, — божественною ревностию, очищал он плевелы обеими руками". Но слепая страсть к старине принимала отзывы его о старинных ошибках писцов за оскорбление святыни. Сначала ропот был тайный. Митрополит Варлаам, у которого испрашиваемо было разрешение на важные перемены в древних книгах, понимал преподобного Максима; великий князь отличал его своею любовию. И клевета не смела открыто восставать на труженика. Советами его пользовались в делах Церкви и государства, отличая в нем человека умного и образованного, инока пламенного в любви к истине и вере. Он был усердным ходатаем за вельмож, впадавших в немилость великого князя, и Василий был внимателен к его просьбам.
В конце 1521 года на кафедру первосвятительскую, оставленную правдивым и рассудительным Варлаамом, взошел новый митрополит, Даниил. Блаженный Максим скоро понял, что он не может уже с прежнею свободою и покоем трудиться для истины, и он обратился к новым предметам деятельности; он стал писать против папизма [16], магометан и язычников. Митрополит Даниил требовал, чтобы Максим перевел церковную историю Феодорита. Рассудительный Максим представлял, что это сочинение по содержащимся в нем письмам Ария и других еретиков может быть опасно "для простоты". Даниил принял такой ответ за непослушание непростительное и остался в сильной досаде. Он не только не приближал к себе Максима, но, как видно из последствий, был очень недоволен им за исправление книг, совершавшееся при Варлааме. Великий князь продолжал быть благосклонным к Максиму. Пользуясь этою любовию, Максим свободно обличал пороки вельмож, духовенства и народа. Он писал, что неприлично, неполезно, весьма опасно инокам владеть недвижимыми имениями. Это сильно оскорбило Даниила и ему подобных [17].
Когда великий князь Василий вознамерился приступить к расторжению своего брака, преподобный Максим прислал ему обширное сочинение: "Главы поучительные к начальствующим правоверных", начинавшееся убеждением не покоряться плотским страстям. "Того признавай царем истинным и самодержцем, благоверный государь (так писал Максим Василию), кто управляет подданными по правде и закону, а бессловесные похоти и страсти старается преодолевать в себе... Кто побеждается ими в оскорбление смыслу, тот не образ одушевленный Владыки Небесного на земле, а человекообразное подобие бессловесного естества". Разгневанный государь повелел заключить обличителя в темницу Симоновской обители, отягчив его цепями.
С того времени вся остальная жизнь преподобного Максима была длинною и непрерывною цепью страданий. Сначала старались, но тщетно, уличить праведника в мнимом соучастии в деле виновных бояр; потом осыпали его обвинениями в порче книг, оскорбительной для веры. Действительно, нашлись в первых переводах его некоторые неточности в выражениях: Максим искренно признался в них и извинился недостаточным знанием русского языка. Узника схватили из Симонова, отправили в Волоколамскую темницу, запретив ему не только приобщение Святых Тайн, но и самый вход в церковь как еретику нераскаянному; здесь от дыма и смрада, от оков и побоев по временам приходил он в омертвение; но здесь же явившийся ему ангел сказал: "Терпи, старец! Этими муками избавишься от вечных мук". Там Максим углем на стене написал канон Святому Духу Утешителю. Спустя шесть лет (в 1531 году) снова потребовали Максима к духовному суду в Москву. Это потому, что в Москве лучшие люди стали говорить за Максима и против Даниила, а сам Максим не признавал себя ни в чем виновным, когда в монастыре увещевали его каяться. Из книг Максима выбрали все, что можно было выставить против него. Но и по судному списку ошибки в поправках оказываются то ошибками писцов, то ошибками незнания русского языка. Тщетно блаженный страдалец три раза повергался пред Собором, умоляя о помиловании ради милости Божией, ради немощей человеческих, со слезами просил простить ему ошибки, если какие и допущены им в книгах, и отпустить его в Афонское уединение. Максима оставили и после суда под запрещением церковным; но немалым облегчением для него было то, что послали его в Тверь под надзор добродушного епископа Акакия, который принял его милостиво и обходился с ним приветливо. Особенно приятно было для Максима, что он теперь мог читать книги и писать. В 1532 году написал он для себя самого "Мысли, какими инок скорбный, затворенный в темнице, утешал и укреплял себя в терпении" [18].
В то время, когда исповедник правды Максим томился в тесном заключении, проповедь слова Христова распространялась на крайних пределах Русской земли. Еще преподобный авва Лазарь [19] благовествовал Евангелие лопарям, жившим по берегам Онежского озера. Теперь Благовестие достигло до собратий их на берегах Колы и Печенеги, на северных окраинах "моря студеного".
Уроженец Ростовский (род. около 1480 г. [20]), с юных лет постриженник Соловецкой обители, блаженный Феодорит после многолетних подвигов в разных обителях [21] по любви к совершенному безмолвию удалился в устье реки Колы; по рукоположении во пресвитера, он построил здесь монастырь. Долговременное пребывание в соседстве с лопарями ознакомило Феодорита с их языком: он начал благовествовать бедным детям бедной природы, простым и кротким, по собственному его отзыву, и скоро некоторых крестил. Он учил лопарей грамоте и перевел на их наречие некоторые молитвы. Наконец проповедь ревностного инока, подтверждаемая и чудесными знамениями, принесла обильные плоды: в один день он крестил до двух тысяч человек.
В то же время призван Господом на подвиг просвещения лопарей еще другой труженик, сын новгородского священника Митрофан [22]. С юных лет благочестивый, он по временам удалялся в уединение, чтобы беседовать со своею душою и Господом. Раз, когда он молился в уединенном месте, услышал он голос: "Не здесь твое место; тебя ждет земля непросвещенная и жаждущая". Повинуясь небесному призванию, отправился он на реку Печенгу, к диким лопарям. Эта страна дальнего севера входила прежде в состав Новгородских владений, а потом перешла под державу Московскую. Русские и в начале XVI века бывали здесь только временными гостями, являлись для рыбных и звериных промыслов. Для них в Коле была часовня, а церквей вовсе не было. Длинная и широкая полоса по реке Печенге была занята более кочующими, чем оседло живущими лопарями. Тут было поле обширное для деятельности проповедника, полного ревности к истине Христовой и к спасению людей.
Первые сношения с лопарями завязал Митрофан под видом дел торговых. Потом он говорил с ними о их верованиях и об одной небесной вере. Лопари обожали не только духов, но даже гадов и ночных нетопырей, поклонялись и камням. Проповедник Евангелия говорил им, что один есть истинный Бог, один Творец земли и неба, один Отец всех племен и народов, один Спаситель всех потомков первозданного и согрешившего человека. Он внушал им, как близок к людям Отец Небесный, посылающий пищу и одежду, и как грубо, ошибочно обожание идолов и духов, из которых первые не видят и не слышат, а другие не более, как слуги Божии, мятежные или покорные, но творение одного Творца вселенной. Тяжелы подвиги, какие надлежало совершать проповеднику у лопарей. Жрецы языческие, кебуны, восстали на Митрофана сперва с гордою надеждою оспорить его, потом с ярою злобою, готовою убить и растерзать непобедимого проповедника новых мыслей и дел. Не раз они били его жестоко и таскали за волосы. "Ступай прочь отселе, — говорили ему кебуны, — иначе ждет тебя злая смерть". Не раз собирались они и убить его; но Господь хранил раба Своего. Ревнитель небесной истины с кротостию переносил брань и побои и, когда свирепела злоба, удалялся в горы, а потом опять выходил на проповедь. Когда он снова являлся к дикарям, одни из них, волнуемые слепою злобою, кричали: "Убьем его"; другие говорили: "Он ни в чем не виноват пред нами, напротив, он желает нам добра; за что же убивать его?" Таким образом, сперва немного было таких, которые принимали к сердцу слова проповедника истины; потом число их становилось значительнее. Для научения новопросвещенных Митрофан пользовался молитвами, которые перевел на язык лопарей блаженный Феодорит [23].
|
|
Преподобный |
После долгих трудов и скорбей проповедника значительное число лопарей, живущих у реки Печенги, уверовали в Господа Иисуса. Блаженный Митрофан не крестил их, потому что не был облечен саном священства: он даже не был еще иноком. Он отправился в Новгород испросить у архиепископа Макария грамоту на построение храма. Из Новгорода привел он с собою и плотников, которые более из усердия к Богу, нежели за деньги, решились идти с ним в дальнюю и дикую сторону. При построении церкви блаженный храмоздатель за три версты носил на плечах своих бревно и лес. В Коле, тогда еще малолюдном местечке, он нашел иеромонаха Илию, который освятил храм, крестил обученных вере лопарей и постриг в монашество самого проповедника с именем Трифона. Это было не прежде 1531 года [24]. Блаженный Трифон стал устроять на устье реки Печенги обитель Святой Троицы. Теперь у него были два труда — труд распространения Евангелия и труд устроения обители. Чтобы продолжать дело Евангельской проповеди, надлежало путешествовать. А что это значило в той стране? Жилища лопарей разбросаны по местам болотистым, пересеченным горами и скалами; ни сел, ни деревень нет, а только уединенные шалаши. Каково же было, не встретив готовности сердец в одном жилье, идти по тундрам и горам, чтобы встретить, может быть, подобный же прием в другом отдаленном месте? Но подвижник Божий трудился терпеливо. Когда между обращенными им нашлись готовые посвятить жизнь свою служению Господу, это облегчило труды проповедника веры. Лопари, наученные Трифоном живому благочестию, с живым одушевлением передавали другим семена благочестия, и целый дикий край получил совсем новый вид. Крещенные лопари до того полюбили святую веру, что одни приносили в пользу обители плоды торговли своей — деньги, другие отдавали земли, озера и приморские угодья. Звание игумена в новой обители преподобный Трифон предоставил другому иноку, а сам озаботился тем, чтоб оградить рассадник благочестия, насажденный в дикой стране, защитою гражданской власти. Он отправился в Москву и испросил у государя охранную грамоту [25].
С 1570 года во всем северном крае был сильный, продолжительный голод. Несколько лет сряду мороз убивал посев хлеба. Это вызвало блаженного Трифона на новые тяжкие труды для обители. Взяв с собою нескольких братий, он ходил по Новгородскому краю из одного поселения в другое, испрашивая у боголюбивых подаяния. Все, что получал, отсылал он на содержание братии. Так кормил он духовных детей своих целых 8 лет.
С юных лет возлюбив Господа, перенесши столько трудов и скорбей для Него, в летах зрелости дивный старец продолжал подвизаться до гроба. Раз купил он в Коле ручные жернова и положил их себе на плечи, чтобы несть в свою обитель. Ученики просили его не мучить себя такою ношею. "Братия! — сказал старец. — Тяжелое бремя лежит на потомках Адама с рождения до самой смерти; лучше повесить камень на шею, нежели соблазнять братию праздностию". И 158 верст от Колы до Печенгской обители, дорогою то болотистою, то гористою, нес он жернова на себе и при таком труде мало вкушал пищи.
Такими подвигами преподобный Трифон достиг великой крепости духовной. Раз медведь вошел в его келью, опрокинул квашню и начал есть тесто. Подвижник, подходя к келье, сказал медведю: "Иисус Христос, Сын Божий, повелевает тебе выйти из кельи и стоять смирно". Медведь вышел и стал у ног преподобного. Взяв жезл, преподобный наказал виновного медведя и, сказав, чтоб вперед не смел беспокоить обители, отпустил его. С того времени, прибавляет писатель жития преподобного Трифона, медведи никогда не делали вреда ни оленям, ни другим животным монастырским.
В последние годы жизни своей преподобный часто удалялся в пустыньку, где, построив храм Успения Богоматери, проводил время в уединенной молитве.
Пред кончиною своею блаженный Трифон был тяжко болен. Наконец, близкий к смерти, сказал он братиям: "Заповедую вам, погребите меня у церкви Успения Богородицы в пустыньке, куда отходил я на молчание". Он преставился в глубокой старости 15 декабря 1583 года, прожив на Печенге около 60 лет [26].
Чудь поморья Балтийского, в Ижоре и Копорье [27], еще не отставала от жрецов давнего суеверия — колдунов, чтила камни и дерева, совершала обряды языческие при рождении и смерти родных. Архиепископ Макарий по сношении с государем в 1530 году отправил способного священника к суеверам, велел разорять мольбища их, а местному духовенству строго подтвердил о его долге. Старики по привычке к старине со страхом смотрели, как священник сокрушал страшные для них деревья и камни. Но дети оказались умнее стариков: они помогали священнику в трудах его. С того времени христианство прочнее утвердилось между чудью.
Апостольские подвиги распространения веры христианской между лопарями и чудью происходили в последние годы жизни великого князя Василия Иоанновича и пред самою его кончиною.
Отвергнув добродетельную, но неплодную супругу, Василий поспешил вступить в новый брак, чтоб иметь наследника. Он избрал невестою княжну Елену Глинскую, родную племянницу знаменитого изменника, князя Михаила Глинского [28]. Великолепно отпраздновали брак, но более трех лет Елена не имела детей. Наконец 25 августа 1530 года родился столь давно ожидаемый сын и наследник. Он был окрещен в обители Троицкой и наречен Иоанном: обрадованный отец принял младенца из рук восприемников — столетнего старца Кассиана Босого и преподобного Даниила Переяславского и положил в раку чудотворца Сергия, моля угодника Божия, да будет ему заступником в опасностях жизни. Василий не знал, как изъявить благодарность небу: сыпал золото в казны церковные и на бедных; велел отворить все темницы и снял опалу со многих знатных людей, бывших у него под гневом.
Но дни его уже сочтены. Спустя три года порождении первенца великий князь заболел и через несколько недель скончался (3 декабря 1533 года), приняв пред смертию монашество с именем Варлаама, благословил младенца-сына на царство тем самым крестом, которым некогда святой Петр, митрополит, благословил Иоанна Калиту, и простился со всеми, окружавшими смертный одр его.
Любовь народная к почившему государю, которого летописец называет "добрым и ласковым" [29] , раскрылась вполне при его погребении. Скорбь народа была неописанная, плач и вой раздавался в Кремле: видно было, что дети хоронили отца.
Может быть, всеобщая горесть увеличивалась еще страхом предстоящего царствования государя-младенца, под опекою матери, которую мало любили и еще менее уважали жители Москвы. Но они не знали еще, какие ужасы ожидают их в будущем; они не могли предчувствовать, что плод законопреступного брака [30] сначала возвеличит царство и раздвинет пределы его, но потом обольет землю Русскую потоками русской крови и оставит по себе страшную память кровожадного мучителя!
[1] Несчастный Димитрий по кончине удостоен царских почестей и погребен в Архангельском соборе, подле могилы деда и отца.
[2] Московский первоклассный Новодевичий монастырь основан в 1525 году, в память завоевания Смоленска; соборный храм его, освященный в честь чудотворной Смоленской иконы Богоматери, стоит на том месте, до которого великий князь Василий Темный и митрополит Иона провожал и эту икону (в 1455 году), отпуская ее по просьбе смольнян из Москвы, где она оставалась слишком 50 лет, с того времени, как последний князь Смоленский Юрий, спасаясь от завоеваний Витовта, привез святую икону в Москву. Список, снятый с иконы при отпуске ее из Москвы, поставлен в виде храмового образа нового монастырского собора, причем установлен праздник с крестным ходом из Кремля 28 июля. Первая игуменья Новодевичьей обители Елена, прозванием Девочкина, поставлена в числе святых в старинных рукописных святцах (книга о Российских святых).
[3] Знаменитый полководец литовский, князь Константин Иоаннович Острожский, взятый в плен (в 1500 году) в славной Ведрошской битве, шесть лет томился в заточении в Вологде, куда Иоанн Ш отослал его в оковах. Там он получил исцеление от преподобного Димитрия Прилуцкого (Сказания князя Курбского, изд. 2-е; прим. 210). После того Константин в 1507 году принял присягу на верность Василию, одарившему его поместьями и воеводством, но вскоре бежал из Москвы в Литву, был снова вождем литовским и одержал знаменитую победу при Орше.
[4] Всегда верные общему отечеству и вере православной, граждане Пскова не могли покориться ни Литве, ни немцам — не могли и сопротивляться властителю, который имел в руках силы всей Руси, соединенной уже в одно государство. Они испросили себе у посла великокняжеского один день для размышления: этот день и ночь за ним прошли в плаче, рыданиях и стонах. На рассвете позвонили к вечу, и псковичи объявили послу великого князя, что "волен Бог и государь в своей отчине и в нас, в колоколе нашем, а мы на государя рук поднять и в городе запереться не хотим". 13 января 1510 года сняли вечевой колокол и повезли его в Новгород к великому князю. Народ плакал по своей старине и по своей воле. Спустя несколько дней Василий приехал в Псков, обошелся ласково с гражданами, но выселил в Московское княжество 300 лучших семей псковских, которые вскоре замещены были таким же числом семейств Московских и подмосковных купцов.
[5] Игумен лавры Сергиевой Порфирий, постриженник Кириллова Белозерского монастыря, осмелился ходатайствовать за гонимого Шемяку и сказал великому князю: "Если ты приехал в храм Безначальной Троицы с тем, чтобы испросить себе прощения грехов, то будь наперед сам милосерд к гонимым без правды". Раздраженный Василий изгнал Порфирия из обители преподобного Сергия, и старец с радостию удалился в свою прежнюю пустыню.
[6] Митрополит Варлаам, бывший свидетелем и порукою при крестоцеловальной записи Шемякина, строго обличил неправду великого князя и отдал ему посох свой. Раздраженный Василий сослал святителя в Спасокаменный монастырь, где он и скончался.
[7] Русский Временник, II, 272—280.
[8] В благодарение Пречистой Заступнице Москвы учрежден праздник с крестным ходом 21 мая — день избавления от нашествия Махмет-Гирея.
[9] Современный летописец повествует, что великий князь, проезжая однажды вне города, увидел на дереве птичье гнездо, заплакал и сказал: "Птицы счастливее меня: у них есть дети!" После он также со слезами говорил боярам: "Кто будет моим и Русского царства наследником? Братья ли, которые не умеют править и своими уделами?" Бояре ответствовали: "Государь! Неплодную смоковницу посекают: на ее месте садят иную в вертограде" (История Карамзина. VII, прим. 276).
[10] Дочь боярина Сабурова, Соломония Юрьевна, вступила в брак с Василием Иоанновичем в 1505 году. Тогда для наследника Московского престола по воле державного Иоанна собрано было 500 девиц-невест, отличавшихся красотою и здоровьем; из них выбрали 10 лучших красавиц, и уже из этих десяти молодой князь-жених выбрал Соломонию (Герберштейн. De rebus moscovit. pag.25).
[11] "Сказание о житии и о чудесех благоверной великой княгини схимонахини Софии, Суздальской новой чудотворицы", помещенное в "Историческом описании о граде Суздале" соборного ключаря Анания Федорова (Временник Московского Общества Истории и Древностей, кн. 22, с. 182—186).
[12] Ключарь Анания пишет, что "от гроба преподобной Софии истекало много чудес и исцелений для притекающих с верою в славу Христа Бога нашего". Он описывает и самые чудеса (числом 21): прозрение слепой княжны Александры Ногтевой, спасение Суздаля от разорения Литвою в 1609 году, исцеление глухих, расслабленных, помешанных и больных.
[13] Сказание князя Курбского, изд. 2-е, с. 4.
[14] Закон церковный о ненарушимости брака основан на словах самого Спасителя (Матф. V, 32). Впрочем, для поступления в монашество допускается исключение только в том случае, когда оба лица, соединенные брачным союзом, одновременно примут пострижение.
[15] Вассиан, по прозванию Косой (в мире Василий), был сын князя Ивана Юрьевича Патрикеева, праправнука Ольгерда и сына дочери великого князя Василия Васильевича. Князь Иван служил верно Иоанну III, как первый боярин в делах войны и мира: он отстаивал права внука его Димитрия, за что подвергся гневу строгого государя, заключен в темницу и осужден на смертную казнь вместе с сыном. Митрополит и другие святители испросили пощаду Патрикеевым, но они должны были принять пострижение: отец — в обители преподобного Сергия, а сын — в Кирилловом Белозерском монастыре. Там Вассиан прославился строгою чистотою жизни и был вызван уважавшим его великим князем Василием в Симонов монастырь. Но когда строгий инок не убоялся обличить самодержца в прелюбодейном расторжении брака, он был заточен в Волоколамскую Иосифскую обитель, где скоро скончался в "томлении", по свидетельству Курбского.
[16] В 1520 году папский легат Николай Шомберг хитрил в Москве и распространял Слово "о соединении руссов и латинов". Максим писал против него.
[17] Максим вполне разделял мнение князя-инока Вассиана, что при значительных имениях, какими владели многие монастыри, естественно было завестись роскоши и неге, а затем последовать сильному расслаблению благочиния. Но вот что писал инок Зиновий о современных ему монахах: "Плакать мне хочется от жалости сердечной. Доселе приходит мне на память, как видел я монахов некоторых из тех монастырей, которых осуждают за деревни. Руки скорчены от тяжких страданий; кожа как воловья и истрескалась; лица осунувшиеся, волосы растрепаны; без милости волочат и бьют их истязатели (сборщики податей), истязают, как иноплеменника; ноги и руки посинели и опухли. Иные хромают, другие валяются. А имения так много у них, что и нищие, выпрашивающие подаяния, больше их имеют. У иных пять или шесть серебряных монет, у других две или три; а у большей части редко найдешь и одну медную монету. Обыкновенная пища их овсяный, невеянный хлеб, ржаные колосья толченые, и такой хлеб еще без соли. Питье им — вода; варево — листья капусты; зелень достаточных — свекла и репа; если есть овощи, то это рябина и калина. А об одежде что и говорить?"
[18] В многочисленных писаниях преподобного Максима нельзя не удивляться разнообразию познаний его и талантов: он филолог и историк, поэт и оратор, философ и богослов. Невозможно исчислить все труды его в истолковании Святого Писания, в исправлении церковных книг и объяснении обрядов, в защите православия от иноверцев, иудеев, магометан и язычников, в обличении суеверия и предрассудков невежества; в исследованиях исторических, в нравственном назидании, в песнях и молитвах. Список сочинений и переводов великого труженика помещен в Обзоре Русской Духовной Литературы преосвященного Филарета Черниговского, ч. I, с. 194—198. О последних днях жизни преподобного Максима мы упоминаем в одной из следующих глав.
[19] Об авве Лазаре мы упоминали прежде в наших Рассказах.
[20] Журнал Мин. Народ. Просвещ., 1868, июль, статья: "Просветители лопарей", с. 262 и след.
[21] Тогда же Феодорит посетил обитель Свирскую. Преподобный Александр чудотворец, увидев его, сказал: "Сын Авраамов пришел к нам, Феодорит диакон" (Сказания князя Курбского, изд. 2-е, с. 127).
[22] По другим известиям, он был родом из Торжка.
[23] Блаженный Феодорит провел на берегах Колы около 20 лет. Строгость правил его была причиною того, что малодушные изгнали его из основанной им обители. После того он два года был игуменом одного бедного новгородского монастыря, потом около пяти лет — архимандритом Суздальской Евфимиевой обители. Оклеветанный (в 1554 г.) в единомыслии с еретиками, он заточен был в Кирилло-Белозерский монастырь, где пробыл полтора года, потом был оправдан и удалился на пребывание в Вологодский Спасоприлуцкий монастырь. Несмотря на глубокую старость, он два раза путешествовал из Вологды к любезным детям своим лопарям. Когда, где и как Феодорит окончил жизнь, достоверно неизвестно: по сказанию некоторых, он был по повелению Грозного царя (около 1577 г.) утоплен в реке за то, что дерзнул ходатайствовать о прощении князя Курбского, бывшего некогда его духовным сыном; по другим известиям, старец мирно скончался в уединении (Волог. Епарх. Вед. 1867 г. № 13).
[24] В летописях сказано под 1531 годом: "Прибыли в Великий Новгород лапландцы с Мурманского (Норвежского) моря с р. Колы и Туломи (с р. Туломи соединяющейся с р. Колою пред впадением в море) и просили архиепископа Макария дать им антиминсы и священников, чтобы освятить церкви Божии и их просветить святым крещением. Боголюбивый архиепископ Макарий послал священников и диакона, и они освятили церкви Благовещения Богородицы и святителя Николая и лопарей крестили в великом числе, даже за Святым Носом (Собрание Летописей, VI, с. 289).
[25] Царь Иоанн наделил обитель Трифона церковною утварью, угодьями, рыбными ловлями и приписал к ней лопарей, обитавших при Матоцкой и Печенгской губах. Добрый и набожный царевич Феодор предупредил отца своего милостию к северному подвижнику: он прислал Трифону свою парчовую одежду. Уже по блаженной кончине своей угодник Божий отблагодарил за этот дар: в одну ночь, когда Феодор (тогда уже царь) спал в шатре при осаде Нарвы, ему явился благолепный старец в иноческой одежде и сказал: "Встань, государь, и выйди из шатра, иначе будешь убит". — "Кто ты такой?" — спросил царь. Явившийся отвечал: "Я тот Трифон, которому ты подал свою одежду, чтобы твоя милостыня предварила другие; Господь Бог мой послал меня к тебе". Пробудившись, царь едва успел выйти из шатра, как ядро из города ударило в кровать царскую. Путешествие преподобного Трифона в Москву отнесено в житии его к 1556 году, но это явная ошибка: тогда еще не родился царевич Феодор, давший свой кафтан просветителю лопарей. Можно думать, что Трифон был в Москве позднее, а именно — после великого голода 1570 года, или отнести подарок царевича (рожденного в 1557 году) ко второму приезду преподобного Трифона в Москву, о котором упоминается в декабрьской книге Милютинских Четьи-Миней без указания года (в Синодальной Библиотеке, № 800).
[26] Мощи преподобного Трифона погребены в основанном им монастыре Кольско-Печенгском, который находился при впадении реки Печенги в Северный океан, близ Святого Носа. Впоследствии эта обитель перенесена в самый город Колу, а в 1764 году упразднена и приписана к Кольскому собору. На первоначальном месте монастыря над могилою преподобного Трифона стоит деревянная церковь Сретения Господня. В житии преподобного Трифона помещено несколько чудес его и ученика его, праведного старца Ионы. Блаженный Трифон много раз являлся на море, во время бури, и спасал погибавших.
[27] В нынешней Петербургской губернии и в южной части Финляндии.
[28] Князь Михаил Глинский, один из знатнейших вельмож литовских, владелец города Турова, славился храбростию и умом. По неудовольствиям с Сигизмундом он передался Василию; потом спустя несколько лет изменил и ему, тайно сносился с Литвою и бежал из русского стана; но был схвачен, заключен в оковы и сидел в тюрьме до тех пор, когда племянница его сделалась великою княгинею. Может быть, как думает Карамзин, не одна красота невесты решила выбор великого князя; может быть, Елена, воспитанная в знатном владетельном доме и в обычаях немецких, коими славился ее дядя Михаил, скорее могла понравиться венценосному жениху, нежели тогдашние московские боярышни, научаемые единственно целомудрию и кротким, смиренным добродетелям женским.
[29] В старинных святцах ("Книга о Российских святых") великий князь Василий Иоаннович вписан в лик Московских чудотворцев. На паперти Московского Благовещенского собора и теперь еще сохранилось изображение его с надписью: "Святый и благоверный великий князь Василий Иоаннович".
[30] В одном из сборников Московской Синодальной Библиотеки помещена "Выпись из грамоты (?), что прислана к великому князю Василию Ивановичу о разлучении первого брака и сочетании второго брака чадородия ради. Творение Паисиино, старца Ферапонтова монастыря". Здесь между прочим сказано, что великий князь Василий испрашивал разрешения на брак с Еленою у восточных патриархов и настоятелей Афонских монастырей; но от всех получил отказ, причем Иерусалимский патриарх Марко в пророческом духе писал ему, что если он, вопреки канонам церковным, дерзнет вступить в законопреступное супружество, то будет иметь сына, который удивит весь мир лютостию (Сборник № 466, л. 359 № 360).