СВЯТОГО ОТЦА НАШЕГО ИОАННА ЗЛАТОУСТОГО
БЕСЕДЫ О СТАТУЯХ,
ГОВОРЕННЫЕ К АНТИОХИЙСКОМУ НАРОДУ.
К предыдущей странице Оглавление К следующей странице
БЕСЕДА ДЕВЯТАЯ.
Похвала тем, кои оставили привычку клясться, и о том, что никто не должен думать, будто бы после принятия пищи нельзя слушать в церкви слово Божие; также о том, почему спустя много времени дано Св. Писание, и на слова: небеса поведают славу Божию (Псал. XVIII, 1), и к концу - об избежании клятв.
И НЕДАВНО к вам, и теперь к вам говорю: о, если бы и всегда быть с вами! А впрочем, я всегда с вами, если и не телом, то силою любви, потому что для меня и нет другой жизни, кроме вас и заботы о вашем спасении. Как земледелец только и заботится, что о семенах и посевах, и кормчий - о волнах и пристанях; так проповедник - о слушателях и их преуспеянии, как и я теперь. Потому я и ношу всех вас в уме моем, не только здесь, но и дома. Хотя число народа и велико, а мера моего сердца мала, зато любовь обширна, и не тесно вмещается в нас (2 Кор. VI, 12); а что далее, того уже не скажу, потому что и мы не тесно помещаемся у вас. Откуда это видно? - Многие сказали мне о себе: "мы исполнили приказанное, постановили друг другу законы, определили взыскания клянущимся, наложили наказание на преступающих закон", - наказание приличное вам, доказывающее весьма великую любовь. И не стыжусь я разведывать об этом, потому что эта любознательность происходит не от пытливости, но от заботливости. Не бесчестие для врача осведомляться о болящем; и нам не зазорно всегда разузнавать о вашем спасении, поелику, узнав таким образом, что вами исполнено, и что осталось несделанным, мы с должным разумением приложим и остальные лекарства.
Итак, по разведании, мы узнали это, и возблагодарили Бога, что не на камне посеяли мы, не в терния бросили семена, и не потребовалось нам продолжительного времени и большой отсрочки, чтобы пожать ниву. Вот почему всегда имею вас в уме моем; вот почему не чувствую труда от учительства: меня облегчает польза слушания! Этой награды достаточно, чтобы ободрить нас, и окрылить, и сделать отважными, и убедить к перенесению всякого за вас труда. Посему, так как вы показали великое усердие к добру, то и мы заплатим остальной долг, который обещали недавно, хотя и не вижу, чтобы все пришли сюда, при ком я дал здесь то обещание. Что же тому причиною? Что отогнало их от нашей трапезы? Вкусивший чувственной трапезы, кажется, подумал, что после чувственной пищи не должно идти к слушанию слова Божия. Но несправедливо так думают, потому что и Христос не сказал бы долгих и многих речей после Тайной Вечери, если бы это было неуместно; Он же, насытив неоднократно народ в пустыне, не предложил бы ему беседы после трапезы, если бы это было неприлично. А если нужно сказать что удивительное, так это то, что (после трапезы) всего полезнее - слушать слово Божие. Когда будешь ты убежден, что после пищи и пития, необходимо пойти и в (церковное) собрание, то, конечно, и невольно позаботишься о трезвости, и не впадешь в пьянство и объедение: забота и мысль идти в церковь учит принимать пищу и питие с должною умеренностью, чтобы, пришедши в церковь и став вместе с братьями, не пахнуть тебе вином и не рыгать бесчинно, и не быть за это осмеяну всеми присутствующими. Это говорю теперь не к вам, но к отставшим от вас, чтобы чрез вас они узнали об этом. Не ядение мешает слушанию, но беспечность; а ты, считая грехом не попоститься, прибавляешь еще другой больший и тягчайший грех - тот, что не участвуешь в этой священной трапезе и, напитав свое тело, моришь голодом душу! Какое же будешь иметь оправдание? Насчет поста у тебя, может быть, есть извинение - слабость тела; но что можешь сказать на счет слушания (слова Божия)? Слабость тела не препятствует участвовать в слове Божием. Если бы я сказал: никто, пообедав, не приходи в собрание; никто, поевши, не слушай поучений, - ты имел бы какое-нибудь извинение... А теперь, когда мы влечем, и тянем, и зовем к себе, чем вы станете оправдываться в том, что уклоняетесь отсюда? Негодный слушатель будет не тот, кто поел и попил, но кто невнимателен к поучению, зевает и развлекается; кто телом здесь, а умом бродит в другом месте: такой, если и постится, неспособен к слушанию. Напротив, бодрый и бдительный, и напрягающий свою мысль, если и примет пищу и питие, будет у нас самый способный слушатель. В мирских судилищах и советах по необходимости утвердился такой порядок [1], так как там не умеют любомудрствовать: поэтому и едят не для того, чтобы насытиться, но только бы не лопнуть; и пьют часто до излишества; делая себя чрез это неспособными к производству дел с полдня и до вечера запирают уже советы и судилища. Здесь совсем не так, - нет: напротив, и вкусивший, по душевной трезвости, будет равен постящемуся; потому что он ест и пьет не для того, чтобы разорвать чрево и помрачить рассудок, но чтобы подкрепить ослабевшее тело.
2. Но довольно этого увещания; время уже взяться за предмет, хотя мысль у нас останавливается и не расположена к этому поучению, из-за тех, кои не пришли сюда. Как любящая мать, приготовив стол, сокрушается и скорбит, когда дети не все тут, так страдаю и я теперь; и помышляя об отсутствии наших братьев, медлю исполнить обещание. Но вы властны прогнать эту неохоту: если только обещаете мне все передать тем с точностью, мы охотно выложим вам все. Таким образом, и для тех поучение любви вашей будет утешением за отсутствие, и вы послушаете нас внимательнее, зная, что вам нужно и другим пересказать об этом. Итак, чтобы слово у нас было яснее, начнем его повторением прежнего.
Недавно мы спрашивали [2], для чего Писание дано спустя столько лет; книга эта, ведь дана не при Адаме, не при Ное и Аврааме, но при Моисее; и многие, слышу, говорят, что, если она была полезна, следовало бы дать ее вначале, а если бесполезна, не надлежало давать и после. Пустое умствование! Никак не следует, что, если что полезно впоследствии, то должно быть дано вначале; И, если что дано вначале, тому уже не должно оставаться после. И молоко полезно, однако не всегда дают его, но дают нам только в детстве; и крепкая пища полезна, но никто не дает нам ее вначале, но тогда, как мы выйдем из детского возраста. Опять, полезно лето, но не всегда появляется; и зима нужна, но и она проходит. Что же, Писание же, скажешь, не полезно? Весьма и полезно и необходимо. Почему же, скажешь, оно не дано нам вначале? Потому, что Бог хотел учить человеческую природу не Писанием, но делами. Что значит - делами? Самым творением. За эту-то взявшись мысль и опровергая язычников, кои говорили, что "мы не научены вначале богопознанию из Писания", - апостол вот как ее доказывал. Сказав, что открывается гнев Божий с небесе на всякое нечестие и неправду человеков, содержащих истину в неправде (Римл. I, 18), когда увидел он, что ему противопоставляют возражение и спрашивают многие, откуда могли язычники узнать истину Божию, присовокупил: зане разумное Божие яве есть в них (ст. 19). Как же явно для них? Как могли они познать Бога? И кто показал? Объясни это. Бог бо явил есть им, - говорит (апостол). Каким способом? Какого послал Он пророка, какого евангелиста, какого учителя, если еще не было Писания? Невидимая бо его, говорит от создания мира творенми помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество (ст. 20). Смысл слов такой: пред глазами всех предложил Он тварь, чтобы от дел заключали к Творцу. О чем и другой (премудрый) сказал: от величества бо и красоты созданий сравнительно рододелатель их познавается (Прем. Сол. XIII, 5). Видел ты величие? Подивись могуществу Создавшего. Видел красоту? Изумись премудрости Украсившего. Это же объясняя, и пророк сказал: небеса поведают славу Божию (Псал. XVIII, 1). Как, скажи мне, поведают? Голоса они не имеют, уст не получили, языка у них: как же поведают? Самым видом. Когда увидишь красоту, величие, высоту, положение, вид, столь долговременное существование, - то, как бы слыша голос и научаемый видом, ты покланяешься Создавшему столь прекрасное и чудное тело. Молчит небо, но вид его издает звук громче трубы, научая нас чрез зрение, а не чрез слух, ибо то чувство по самой природе вернее и яснее этого. Если бы Бог стал учить посредством книг и письмен, то знающий грамоте разумел бы написанное, а незнающий, без стороннего наставления, не получил бы отсюда никакой пользы; притом, богатый купил бы книгу, а бедный не мог бы приобресть ее. Опять, знающий, этот язык, какой означается чрез письмена, разумел бы содержащееся в них, а скиф, и варвар, и индеец, и египтянин, и все незнающие того языка, не узнали бы ничего. Но о небе нельзя сказать этого: напротив, и скиф, и варвар, и индеец, и египтянин, и всякий человек, какой только ходит по земле, услышит этот голос, потому что он доходит до нашего ума не чрез уши, но чрез чувство зрения: познание же видимых предметов посредством глаз одинаково (у всех) и не различно так, как (познание) посредством языков.
В эту книгу может смотреть одинаково и простой человек и мудрец, и бедный и богатый; и куда бы кто ни шел, лишь взглянет на небо - и получит достаточное наставление от этого взгляда. И сам пророк, намекая на это, и показывая, что творение издает голос, внятный и для варваров, и для еллинов, и для всех вообще людей, так сказал: не суть речи, ниже словеса, ихже не слышатся гласи их (Псал. XVIII, 3). Это значит: нет народа, нет языка, который не мог бы понять этого голоса; но таков звук (небес), что может быть слышим всеми людьми; и таков звук не только неба, но и дня и ночи. Как же это - дня и ночи? Небо и красотою и величием, и всем прочим изумляет зрителей и заставляет удивляться Создавшему его: но день и ночь - что такое могут показать нам? Ничего такого, - конечно; зато другое, что не меньше того - стройность, порядок самый строгий. Когда подумаешь, как они разделили между собою весь год и как бы на весах размерили длину всего времени, то удивишься Установившему этот порядок. Как брат и сестра [3], с великою любовью разделившие между собою отцовское наследство, и ни в какой малости не обидевшие друг друга, так и день и ночь со всею точностью разделили между собою год в такой равной мере, и хранят свои пределы и никогда не выгоняют друг друга. Никогда после стольких уже поколений, день не бывал долог зимою, равно как и летом ночь никогда не бывала долгою, но в течение такого продолжительного времени один ничего не захватил у другой более, ни малейшей частицы, ни получаса, ни мгновения ока.
Поэтому и псалмопевец, изумившись их равенству, воскликнул так: нощь нощи возвещает разум (Псал. XVIII, 3). И ты, если умеешь любомудрствовать об этом, удивишься Тому, Кто от начала установил эти неподвижные пределы. Пусть услышат надменные и высокоумные, и не хотящие другим уступить первенства. День уступает ночи, и не входит в чужие пределы; а ты, пользуясь всегда честью, и не хочешь поделиться ею с братьями?! Посмотри и еще на премудрость Законодателя. Он постановил, чтобы ночь была долгая зимою, когда семена еще довольно нежные, нуждаются в большой прохладе, и не выносят слишком жаркого луча; когда же они возрастут, то вместе с ними опять начинает увеличиваться день, и наконец бывает он самый долгий, когда плод уже станет созревать. Впрочем, это полезно не семенам только, но и телам (человеческим). Как зимою и мореходец, и кормчий, и путешественник, и воин, и земледелец, будучи связаны холодом, сидят большею частью дома, и зимнее время есть время досуга; то Бог и сделал, что большая часть времени тратится на ночь, чтобы день не был слишком долог тогда, когда люди ничего не могут делать. А что сказать о стройном порядке годичных времен, как и они, подобно девам в хороводе, весьма стройно идут одно за другим кругом, и не перестают постепенно и тихо переходить чрез средние к противоположным! Поэтому и лето принимает нас не от зимы, и зима не тотчас от него, но в средине поставлена весна, чтобы, переводя нас неприметно и мало-помалу, безвредно приводить к лету уплотнившиеся тела наши. Так как внезапные переходы к противоположному состоянию причиняют болезнь и крайний вред, то Бог и устроил, чтобы от зимы принимала нас весна, от весны лето, от лета осень, и потом передавала зиме, чтобы для нас были безвредны и постепенные переходы из противоположных времен года чрез средние. Кто же будет столько жалок и несчастен, что, видя небо, видя также море и землю, видя и такое точное благорасположение годичных времен и неизменный порядок дня и ночи, будет думать, что это произошло само собою, а не поклонится Тому, Кто устроил все это с надлежащею премудростью? Скажу еще и более того: не только величие и красота, но и самый образ сотворения указывает на всесодержащего Бога. Поелику мы не были при том, как Он вначале творил и создавал вселенную, а если бы и были, то не знали бы, как она происходила, потому что ее устроила невидимая сила; то Он сделал для нас наилучшим учителем самый образ сотворения, устроив все сотворенное выше естественного порядка. Быть может, сказанное мною несколько темно: так нужно еще сказать об этом пояснее. Все согласятся, что по естественному порядку вода должна носиться поверх земли, а не земля на водах, потому что земля, будучи густа, жестка, упруга и плотна, легко может держать на себе воду, а вода, будучи жидка и удобоподвижна, мягка и текуча, и уступчива всяким напорам, не могла бы поддерживать ни одного тела, даже и самого легкого; часто она, при впадении малого камешка, уступает и дает ему место, и пропускает его в глубину. Поэтому, когда увидишь, что носится поверх воды не малый камешек, но вся земля, и не погружается; то подивись силе, так сверхъестественно чудодействующей. А откуда это видно, что земля носится поверх воды? Пророк говорит об этом так: той на морях основал ю есть, и на реках уготовал ю есть (Псал. XXIII, 2); и опять: утвердившему землю на водах ея (Псал. CXXX, 6). Что говоришь? Малого камешка вода не может снести на своей поверхности, а носит такую землю, и горы, и холмы, и города, и растения, и людей, и бессловесных - и (земля) не погружается. Что говорю - не погружается? Как она, будучи столь долгое время омываема снизу водою, не расплылась, и вся не превратилась в грязь? И деревья, пробыв несколько времени в воде, загнивают и разрушаются; и что говорю - деревья? Что может быть крепче железа? Но и оно часто слабеет, когда постоянно остается в воде: и весьма естественно, потому что и оно имеет происхождение от земли. Вот почему многие беглые слуги, когда убегут в оковах и цепях, пришедши к протокам воды, и положив в нее скованные ноги, и сделав чрез то железо мягче, ударяют его камнем и так легко ломают. Так от воды и железо умягчается, и деревья гниют, и камни разрушаются, а такая громада земли столько времени лежит на водах - и не погрузилась, не разрушилась, не погибла!
4. Кто же не изумится и не удивится этому, и не скажет смело, что это дела не природы, но сверхъестественного Промысла? Поэтому некто говорит: повешаяй землю ни на чемже (Иов. XXVI, 7); а другой некто: в руце Его концы земли (Псал. XCIV, 4), и: на морях основал ю есть (Псал. XXIII, 2). Эти слова, по-видимому, противоречущи, а на самом деле весьма согласны между собою. Сказавший; на морях основал ю есть, выразил тоже самое, что и сказавший: повешаяй ю ни на чемже; потому что стоять на водах то же, что и висеть ни на чем. Где же поэтому земля висит и стоит? Послушай, что говорит тот же (пророк): в руце Его концы земли, - не то, что у Бога есть руки, но чтобы ты знал, что та самая сила Его, которая промышляет обо всем, поддерживает и носит тело земли. Но ты не убеждаешься словами? Тогда поверь тому, что видишь, - так как и на другой стихии можно заметить это же чудное явление. Огонь по своей природе стремится вверх, всегда рвется и летит на высоту, и, хоть бы тысячу раз его нудили и заставляли, не устремится вниз. Сколько бы раз ни брали мы горящий факел и ни наклоняли его вниз верхушкою, - однако не можем заставить пламя склониться вниз, напротив и тогда оно бежит вверх и снизу стремится на высоту. Но с солнцем Бог сделал совершенно противное: обратил лучи его к земле и заставил свет стремиться вниз, как бы говоря ему этим положением: смотри вниз, и свети людям; для них ты и сотворено. И пламя свечи не позволило бы сделать этого с собою, а столь великая и чудная звезда склоняется вниз, и смотрит к земле, в противоположность огню, - по силе Повелевшего. Хочешь, скажу и другое, тому же подобное? Хребет видимого неба со всех сторон окружают воды - и не стекают, не спадают, хотя не таково свойство вод: напротив, они легко стекают во впадины; если же тело будет выпуклое, они со всех сторон сбегают, и ни малая часть их не устоит на такой форме. Но вот чудо это случилось с небесами; и на это самое опять указывая, пророк говорит: хвалите Господа воды, яже превыше небес (Псал. CXLVIII, 4). И вода не погасила солнца, и солнце, столько времени ходя внизу, не высушило лежащей наверху воды. Хочешь, сведем тебя опять на землю, и покажем еще чудо. Не видишь ли этого моря кипящего волнами и порывистыми ветрами? Но это море пространное и великое, и бушующее, ограждается слабым песком. И заметь премудрость Божию: (Бог) не дал морю быть тихим и покойным, чтобы ты не подумал, что это благоустройство в нем от природы; нет, оставясь в пределах своих, оно ревет и бушует, сильно шумит и воздымает волны на несказанную высоту; когда же дойдет до берегов и увидит песок, расслабев приходит опять в себя, научая тебя тем и другим, что, если оно пребывает в собственных пределах, так это дело не природы, но силы Правящего им. Поэтому и сделал он стену слабую, и не накидал на эти берега ни дерев, ни камней, ни гор, чтобы им не приписал ты благоустройства этой стихии. Об этом некогда и сам Он говорил иудеям с упреком: Мене ли не убоитеся, иже положих песок предел морю, и не превзыдет его (Иер. V, 22)? Но удивительно не то только, что Бог создал мир великим и чудным, и что утвердил его превыше естественного порядка, но также и то, что составил его из противоположных стихий - теплой и холодной, сухой и влажной, - из огня и воды, из земли и воздуха: и эти противоположные стихии, из которых составлена вселенная, враждуя одна против другой, не истребили однакож друг друга, - и огонь не напал и не пожег всего, и вода не набежала и не потопила вселенную. С нашими телами однако бывает это, и - при умножении желчи рождается лихорадка, и всему организму причиняется вред; при избытке мокроты появляются многие болезни, и повреждают организм. Но с этою вселенною ничего такого не случается: напротив - каждая стихия, будучи удерживаемая волею Творца, как бы какою уздою и цепью, хранит свои пределы, и борьба их бывает причиною мира для вселенной. Не ясно ли и для слепца, и не понятно ли для самых неразумных, что это создано и поддерживается каким-то Промыслом? Кто же на столько глуп и бесчувствен, что, видя такую массу тел, такую красоту, такой состав, непрерывную борьбу, противоборство и устойчивость таких стихий, - не размыслит сам с собою и НЕ скажет: если бы не было какого-либо Промысла, поддерживающего эту массу тел и не попускающего вселенной распасться, она не могла бы существовать более и продолжаться? Такой порядок времен года, такое согласие дня и ночи, породы столь многих бессловесных животных, и растений, и семян, и трав - все идут своим путем, и ничто до настоящего дня не пропало и не погибло совершенно.
5. Впрочем, надлежало бы сказать не только об этом, но и о многом другом, что еще важнее этого и глубже: надлежало бы полюбомудрствовать и о самом творении; но, отложив это до следующего дня, постараемся сказанное удержать тщательно и передать другим. Знаю, что слух ваш не привык к глубоким мыслям; но, если будем несколько бдительны, то и себя приучим к таким мыслям, и для других легко сделаемся учителями. А пока вот что нужно сказать любви вашей: как Бог прославил нас таким созданием, так и мы прославим его чистотою жизни. Небеса поведают славу Божию одним только видом своим: так и мы возвестим славу Божию, изумляя всех не только словами, но и молчанием, и светлостью своей жизни: тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех (Матф. V, 16). В самом деле, когда неверный увидит тебя - верного сокрушенным, скромным, добронравным, - изумится и скажет: истинно велик Бог христианский! Каких устроил людей, - какими из каких сделал! Ангелов сделал из людей! Обидит ли кто, не бранят; ударит ли кто, не сердится; оскорбит ли кто, молятся об оскорбителе; врага не имеют, злопамятства не знают, пустословить не умеют, лгать не научились, не любят преступать клятву и даже клясться, но скорее решатся на отсечение языка, чем выпустить из уст какую-либо клятву. Вот что дадим повод им говорить о нас, изгоним дурную привычку клясться, и окажем Богу хоть такую же честь, какую оказываем лучшим своим одеждам. Как же это не странно, что имеющие лучшую пред прочими одежду не хотят беспрестанно употреблять ее, а имя Божие влачат везде без разбора и как попало! Нет; прошу и умоляю, не будем так пренебрегать своим спасением, но усердие, какое сначала показали мы об этой заповеди, доведем до конца. И я непрерывное делаю увещание о клятвах не потому, чтобы обвинял вас в беспечности, но потому, что вижу, что большая часть вами уже исполнена; и я спешу и ускоряю, чтобы все было довершено и окончено. Так делают и зрители: больше поощряют тех, кои близки к наградам. Не ослабеем же и мы, потому что и мы приблизились к полному исправлению, и трудность была только вначале. Когда же большая часть привычки отсечена теперь, и остается уже малая часть, то нет нужды в каком-либо труде, а требуется от нас только небольшая осмотрительность и небольшая тщательность, чтобы, сами исправившись, мы могли сделаться учителями и для других, с дерзновением увидеть святую пасху и с великим удовольствием вкусить радость, вдвое и втрое большую обыкновенной. В самом деле, не так радостно для нас освободиться от трудов и подвигов поста, как - исправившись, встретить тот священный праздник, с светлым венцом, с венцом никогда неувядающим. Но дабы ускорить исправление, сделай, что скажу. Напиши на стене дома твоего, и на стене сердца твоего тот серп летящ (который видел пророк Захарии V, 1), и представляй, что он летит на пагубу, и размышляй о нем непрестанно; и если увидишь, что другой клянется, удержи его, останови, и позаботься о своих слугах. Если мы будем стараться не только о том, как бы самим нам исправиться, но и о том, как бы и других привести к этому, то скоро и сами придем к концу, - потому что, взявшись учить других, мы будем краснеть и стыдиться, если сами окажемся не исполняющими того, что заповедуем другим. Не нужно больше слов; об этом много говорено было и прежде, да и теперь сказано только для напоминания. Бог же, Который более нас печется о душах, да совершит нас и в этом и во всяком добре, чтобы, принесши всякий плод правды, сподобиться нам царствия небесного, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым слава Отцу, со Святым Духом, во веки веков. Аминь.
[1] Т. е. ходить в присутственные места до обеда. Так было, напр., в Афинах.
[2] См. Бес. VIII, 4.
[3] TineV adelfai - "некие сестры", так как в греч. подлиннике и день и ночь - слова женского рода.