СВЯТОГО ОТЦА НАШЕГО ИОАННА ЗЛАТОУСТОГО
БЕСЕДЫ О ПОКАЯНИИ.
К предыдущей странице Оглавление К следующей странице
БЕСЕДА ВОСЬМАЯ.
О покаянии.
ХОТЯ вчера я отлучился от вас, но не по своей воле, а по необходимости; отлучился от вас телом, но не сердцем, отлучился плотью, но не мыслью, потому что я, насколько было сил моих, обнимал всех вас и носил в своей памяти. И вот опять, братия, лишь только временная эта болезнь оставила меня, я как можно скорее поспешил увидеть лицо ваше, и с остатками еще недуга побежал к вашей любви. Больные, излечившись от недуга, спешат в купальни и бани, а я счел достойным посмотреть вожделенные лица ваши и удовлетворить, по долгу моему, вашему желанию слушать меня, — пожелал увидеть это великое море, в котором нет соли, море, не вздымаемое волнами; пришел я посмотреть вашу очищенную ниву. Где, в самом деле, такая пристань, как церковь? Где такой рай, как наше собрание? Нет здесь змея — наветника, но Христос, открывающий тайны. Нет Евы, виновницы падения, но церковь — восстановительница падшего. Нет здесь листов древесных, но плод духовный. Нет здесь ограды терновой, но лоза плодовитая. А если я найду здесь терновник, то превращу его в маслину, потому что то, что бывает здесь, зависит не от недостатка природы, а от свободного произволения. Если же увижу я волка, сделаю его овцою, не чрез изменение самой природы, а переменой его воли.
Поэтому не погрешил бы тот, кто назвал бы церковь лучшею ковчега, потому что ковчег принимал животных и сохранял их такими же животными, а церковь принимает животных и пременяет их. Например, вошел туда ястреб — и вышел он (оттуда) ястребом, вошел волк — волком и вышел; а здесь кто входит ястребом, выходит голубем, входит волк — выходит овца; входит змея, и выходит ягненок, не потому, что переменяется природа, а оттого, что зло изгоняется. Вот почему я не перестаю говорить вам о покаянии, потому что покаяние, тягостное и страшное для грешника, есть врачевство грехов, средство, истребляющее беззаконие, иждивение слез, дерзновение к Богу, оружие на дьявола, меч, отсекающий его голову, надежда на спасение, устранение отчаяния; оно отверзает человеку небо, оно возводит его в рай, оно побеждает дьявола. Вот почему не перестаю беседовать о покаянии, вселяющем в нас смелую надежду на победу (над врагом). Ты грешник? Не отчаивайся; не перестану укреплять вас этими лекарствами, потому что знаю я, каково это оружие против дьявола — не предаваться нам отчаянию. Если у тебя есть грехи, не отчаивайся, — не перестану постоянно повторять это, — и если каждый день согрешаешь, каждый день кайся. Подобно тому как в обветшавших домах, когда они сгниют, мы удаляем сгнившие части и заменяем новыми, и никогда не покидаем подобных забот, так точно и ты: обветшал сегодня от греха? Обнови себя покаянием. Можно ли, скажешь, спастись покаявшемуся? Вполне возможно. Хотя бы я всю жизнь провел в грехах, но если покаюсь, спасусь? Конечно. Чем это может быть доказано? Милосердием твоего Владыки. Разве я надеюсь на твое покаяние? Разве твое покаяние может в самом деле очистить такие скверны? Если бы одно только покаяние было, тебе действительно следовало бы бояться; но так как с покаянием соединяется Божие милосердие, а для божественного милосердия меры нет и нельзя изречь словом Его благости, — твоя злоба имеет меру, а у врачевства нет меры; твоя злоба, какова бы ни была, есть злоба человеческая, а человеколюбие Божие неизреченно, — то надейся, что оно преодолеет твою злобу. Подумай, может ли упавшая в море искра светиться? Как мала искра в отношении к морю, так ничтожен и грех в отношении к милосердию Божию, да и не так, а в гораздо сильнейшей степени, потому что море, как бы оно велико ни было, все же имеет пределы, а Божие милосердие безгранично.
Говорю это не с тою целью, чтобы сделать вас нерадивыми, но чтобы внушить вам больше ревности. Часто убеждал я не ходить в театр. Ты слышал, но не повиновался, ходил в театр, не послушал моего слова; не стыдись опять придти (сюда) и слушать. Слышал, скажешь ты, и не исполнил: как могу придти (сюда) опять? Но ты по крайней мере уж сознаешь, что не исполнил; ты уже стыдишься; тебе совестно; ты без всякого обличителя налагаешь уже на себя узду; слово мое уже вкоренилось в тебе, поучение мое исправляет тебя даже без моего присутствия. Ты не соблюл (сказанного), но ты осудил себя и тем наполовину уже соблюл; хоть ты и не соблюл, однако признался (по крайней мере), что не соблюл. Кто осуждает сам себя за неисполнение, тот стремится уже к выполнению. Ты был на зрелище? Совершил преступление? Стал пленником блудницы? Но вышедши из театра, ты опять опамятовался и почувствовал стыд? Приди. Ты опечалился? Помолись Богу: ты не далек уже от исправления. Горе мне, скажешь, — слышал я, и не исполнил: как войду в церковь? Как стану опять слушать? Но тогда-то, напротив, и войди сюда, когда не соблюл, чтобы опять выслушать и исполнить. Если врач приложит тебе пластырь, но не вылечит тебя, то не прикладывает ли его опять на другой день? Когда дровосек, желая срубить дуб, берет топор, рубит корень, то если с одного удара не упадет бесплодное дерево, не наносит ли он второго удара, четвертого, пятого, десятого? Так и ты делай. Блудница тот же дуб, бесплодное дерево, произращающее желуди — пищу бессловесных свиней; она издавна укоренилась в сердце твоем, в деревянной ограде заключила твою совесть. Слово мое тот же топор. Ты слушал его один день; как же в один день упадет то, что вкоренилось издавна? Если и дважды услышишь, если и трижды, если и сто, и тысячу раз, не будет удивительно; только вырви застарелый порок, дурную привычку. Манну вкушали иудеи и требовали египетского луку, говоря: хорошо было нам в Египте. Так гнусна и зловредна привычка. И хотя бы ты десять дней пожил добродетельно; хотя бы сто, триста дней, я не буду еще доволен, и стану благодарить и обнимать тебя; я хочу только одного, — чтобы ты не ослабевал, а стыдился бы и осуждал себя.
2. Опять, беседовал я о любви; ты выслушал, ушел и ограбил? Делами ты не оправдал наставления? Не стыдись вновь придти в церковь. Стыдись грешить, но не стыдись каяться. Смотри, что сделал тебе дьявол. О двух вещах следует рассудить: о грехе и покаянии. Грех есть рана, покаяние — врачевство. Что для тела раны и лекарства, то для души грехи и покаяние. Но грех сопровождается стыдом, а покаяние дает дерзновение. Обрати тщательное внимание, умоляю тебя, на слова мои, — чтобы тебе не смешивать предметов, и не лишиться пользы (от моего наставления). Язва и врачевство, грех и покаяние. Язва — грех; врачевство — покаяние. В язве — гной; в лекарстве — очищение гноя. Во грехе — гной, во грехе — поношение, во грехе — посмеяние; в покаянии — дерзновение, в покаянии — свобода, в покаянии — очищение грехов. Обрати тщательное внимание. За грехом следует стыд; покаяние сопровождается дерзновением. Уразумел, что говорю я? Сатана извратил естественный порядок: греху он дал дерзость, а покаянию — стыд. Не отстану до вечера (объяснять это), до тех пор пока не разрешу (того, о чем начал говорить). Я должен исполнить обещание и не могу отступить. Есть язва и лекарство. В язве гной; лекарство обладает силой очищать гной. В лекарстве ли гной? В язве ли целительна сила? Не имеют ли и то и другое своего собственного свойства. Может ли сообщиться первое последнему, или последнее первому? Ни в каком случае. Перейдем к душе, отягченной грехами. Грех имеет своим уделом поношение и бесчестие; покаяние сопровождается смелой надеждой, покаяние соединено с постом, покаяние дает оправдание. Глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися (Ис. XLIII, 26). Праведный себе самаго оглаголник в первословии (Притч. XVIII, 17). Итак сатана, зная, что за грехом следует стыд, который легко может отвратить от него согрешающего, а покаяние сопровождается дерзновением, которое в силах привлечь кающегося, извратил естественный порядок, и стыд отдал покаянию, а дерзновение — греху. Каким же это образом? А вот как: пленяется кто-нибудь безумной страстью к всенародной блуднице; следует он за блудницей как пленник, входит в ее жилище, и не стыдясь, не краснея, отдается блуднице, совершает грех, и нет у него ни стыда, ни стеснения. По окончании греха он выходит оттуда и стыдится покаяться. Несчастный! Когда отдавался блуднице, тогда тебе не было стыдно, а когда пришел каяться, тогда стыдишься? О чем он, скажи мне, стыдится теперь, если не стыдился, когда предавался блуду? Делает (постыдное) дело, и не стыдится, а слова стыдится? Злодейство дьявола это. В грехе он не допускает ему стыдиться, а всенародно дозволяет ему бесчестить себя, потому что знает, что если грешник почувствует стыд, то убежит от греха; в покаянии (напротив) заставляет его стыдиться, зная, что стыдящийся не покается. Два зла учиняет он: вовлекает в грех и удерживает от покаяния. В чем же стыд, наконец? Когда предаешься блуду, — не стыдишься, а когда принимаешь врачевство, — стыдишься? Тебе стыдно, когда освобождаешься от греха? Тогда надлежало тебе стыдиться, тогда должен был чувствовать стыд, когда грешил. Когда был грешником, — не стыдился, когда же стал праведником, — стыдишься? Глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися (Ис. XLIII, 26). О, милосердие Владыки! Не сказал, „чтобы не быть наказанным", но: да оправдишися. Неужели для него не достаточно, что Ты не наказываешь его, а еще делаешь праведным? Подлинно так. Но обрати тщательное внимание на изречение. Праведником, говорит, сделаю его. Где же сделал это Бог? Когда Он спас разбойника за то лишь, что тот сказал другому: ты ли ни боишися Бога, и мы убо в правду: достойная бо по делом наю восприемлева, Спаситель говорит ему: днесь со Мною будеши в раи (Лук. XXIII, 41, 43). Не сказал: освобождаю тебя от наказания и муки, но вводит его оправданным в рай.
Видишь, как он чрез исповедание стал праведником? Многомилосерд Бог! Он Сына не пощадил, чтобы пощадить раба; предал Единородного, чтобы искупить неблагодарных рабов; кровь Сына Своего положил вместо цены. О, человеколюбие Владыки! И не повторяй мне опять: много согрешил я, — как я могу спастись? Ты не можешь, Владыка твой может, и так, что изгладит грехи. Тщательно внимай слову. Изглаждает Он так грехи, что не остается даже и следа их. На телах это невозможно: как бы много ни старался врач, сколько бы снадобий ни прикладывал к ране, — только рана скроется; и часто случается, что кто-нибудь получит удар по лицу и залечит рану, а шрам остается и безобразием лица указывает на бывшую рану. Врач старается всевозможными средствами уничтожить и шрам, но оказывается не в силах, потому что ему противится и слабость природы, и бессилие искусства, и ничтожество лекарств. Когда же Бог изглаждает грехи, то не оставляет ни шрама, не попускает остаться и следу, но вместе с здоровьем дарует и благообразие, вместе с освобождением от наказания дает и оправдание и делает согрешившего равным несогрешившему. Он уничтожает грех, и обращает его ни во что, как будто его и не было; так Он истребляет его, (что не остается) ни шрама, ни следа, ни приметы, ни знака.
3. Но откуда видно это? Я должен представить и доказательство тому, о чем говорю, но не от собственных домыслов, а от Писаний дать подтверждение, чтобы свидетельство было вполне надежно. Приведу вам (в качестве доказательства) людей, покрытых ранами, целый народ, исполненный язвами, гноем, червями (до того, что он) весь — рана, весь — язва, и однако может так излечиться, что не останется ни шрама, ни следа, ни знака; приведу людей, которые имеют не одну рану, не две, не три, не четыре, а в ранах с ног до головы. Прилежно внимай словам моим, потому что всех касается это наше спасительное слово. Я приготовляю лекарства лучшие, чем (готовят) врачи, такие, каких не могут приготовить и цари. Что может царь? Выпустить может из темницы, но освободить от геенны не в силах; может дать денег, а души спасти не в состоянии. Я вручаю вас покровительству покаяния, чтобы вы узнали его могущество, чтобы узнали его силу, чтобы узнали, что грех не может победить его и что нет греха, который в силах был бы преодолеть его могущество. Приведу не одного, не двоих, не троих, а тысячи людей, покрытых струпами, язвами, зараженных бесчисленными грехами, которые так могли спастись покаянием, что не осталось ни следа, ни знака прежних язв. Но усердно внимайте словам, да и не только внимайте, а и запоминайте то, что будет сказано, чтобы вы могли наставить и отсутствующих, и таким образом возжечь ревность тех, которые лишены пользы нынешнего слова. Итак, пусть предстанет Исаия, зревший серафимов, слышавший их таинственную песнь, и прорекший много о Христе. Спросим, что говорит он. Видение, еже виде Исаиа на Иудею и на Иерусалим (Ис. I, 1). Скажи видение, какое видел ты, скажи мне. Слыши небо, и внуши земле, яко Господь возглагола (ст. 2). Иное ты обещал, и иное говоришь. Что же иное обещал я? Ты начинаешь словами: Видение на Иудею и на Иерусалим, а потом, оставив Иудею и Иерусалим, беседуешь с небом и обращаешь слово к земле, оставив же и словесных людей, беседуешь с бессловесными стихиями? Это потому, что словесные стали неразумнее бессловесных. И не только поэтому, но подобно тому, как Моисей, намереваясь ввести иудеев в землю обетования и предвидя будущее, — что они пренебрегут дарованными им благами, — говорит: слыши небо, и да внушит земля глаголы уст моих (Вт. XXXII, 1), засвидетельствую вам, иудеи, небом и землею, говорит Моисей, что если войдете в обетованную землю и оставите Господа Бога, то рассеяны будете по всем народам; так и Исаия, когда (при нем) угроза готова была исполниться на деле, не мог призвать в свидетели умершего уже Моисея и тех, кто слышал его и давно скончался, почему и призывает свидетелями те самые стихии, которыми свидетельствовал Моисей. Вот вы отпали от обетования; вот вы оставили Бога: как поставлю в свидетели тебя, Моисей? Ты умер и скончался. Как призову Аарона? И он предался смерти. Не можешь поставить меня в свидетели? Призови стихии, потому что и я при своей жизни не свидетельствовал ни самим Аароном, ни кем другим, потому именно, что они должны были скончаться, а пребывающими стихиями засвидетельствовал вам, — небом и землею. Итак, Исаия говорит: слыши небо и внуши земле, Вас повелел призвать сегодня в свидетели Моисей. Но не поэтому только призывает он эти стихии, а и потому еще, что он говорил к иудеям. Слыши небо, потому что ты одождило манну; внуши земле, потому что ты дала перепелов. Слыши небо, слышь, потому что ты одождило манну, ты явило сверхъестественное, — вверху было и гумну уподобилось. Внуши земле, потому что ты была долу, и устроила трапезу без предуготовлений. Бездействовала природа, но действовала благодать. Не трудились волы, но произрастал колос; не было ни рук поварских, ни приказания, но манна, освященный источник, служило им вместо всего. Природа забыла о своей немощи. Как не изнашивались одежды их? Как не ветшала обувь их? Все готово было к их услугам. Слыши небо, и внуши земле. Не смотря на все удостоверения (Бож. покровительства) и явные благодеяния, Владыка терпит оскорбление. К кому обращу слово, как не к вам? Человека не имею, который послушал бы (меня). Вот я пришел, и нет человека; говорил, и не было слушающего. С неразумными беседую, потому что разумные пали ниже неразумных. Поэтому и другой пророк, видя, как безумствует царь, как почитается кумир, а Бог предается бесчестию, и все одержимы страхом, говорит: послушай, алтарь, послушай меня (3 Цар. XIII, 2). Ты говоришь с камнем? Да, потому что царь бесчувственнее камня. Послушай меня, алтарь, послушай: сице глаголет Господь, и тотчас же алтарь расселся (ст. 5). Камень послушал, камень распался и пролил жертву. Как же не услышал человек? Он простер руку свою, чтобы схватить пророка. Что же делает Бог? Он сделал сухой его руку. Примечай, что сотворил (Бог), заметь милосердие Владыки и грех раба. Почему с самого начала не иссушил Он его руки? Потому, что хотел вразумить его разрушением камня. Если бы не разрушился камень, пощадил бы я тебя; но так как камень развалился, а ты не исправился, то навожу на тебя гнев мой. Простер (царь) руку свою, чтобы схватить пророка, и высохла рука. Так водружен был трофей. Столько оруженосцев и вождей, такое громадное войско присутствовало здесь, а он (царь) не мог согнуть руки своей, рука так и оставалась (простертой), громко возвещая о поражении нечестия и победе благочестия, милосердии Божием и о безумии царя. И согнуть ее (царь) не мог.
4. Но чтобы нам, при постоянных уклонениях в сторону, не потерять из виду нашего предмета, покажем то, что обещали. Что же я обещал? Обещал я доказать, что если кто имеет и множество ран, но покается и сделает доброе дело, то Бог так заглаждает их, что не остается ни знака, ни следа, ни признака грехов. Это я обещал, это постараюсь доказать. Слыши небо, и внуши земле, яко Господь возглагола. Скажи мне, что возглагола Он? Сыны родих и возвысих, тии же отвергошася мене. Позна вол стяжавшаго (они бессловесных бессловеснее); и осел ясли господина своего (несмысленнее ослов они); Израиль же Мене не позна и людие Меня не разумеша. Увы язык грешный (Ис. I, 2—4). Зачем он говорит это? Разве нет надежды на спасение? Зачем, скажи мне, говоришь ты: увы? Затем, что не нахожу исцеления. Почему говоришь: увы? Потому, что давал я врачевство и не зажила рана, — поэтому Я и отвратился. Что же мне делать? Не стану и стараться об излечении. Словом увы Он подражает плачущей женщине, и хорошо поступает. Обратите, прошу вас, тщательное внимание. Почему говорит: увы? Потому, что то же самое бывает и при телесных болезнях. Когда врач видит, что для больного нет надежды на спасение, то плачет, и домашние с родственниками рыдают и стенают, но уже тщетно и напрасно, потому что когда больной должен умереть, то хотя бы восплакал весь мир, он не воздвигнет его. Плач этот происходит следовательно от печали, а не от того, что будто бы он мог возвратить здоровье. Но в отношении к душе этого не бывает; если ты восплачешь, то часто случается, что и воскресишь мертвого душою. Почему? Потому, что умершее тело не восстает человеческою силою, а умершая душа восстает чрез покаяние. Смотри на блудника и восплачь о нем, и не раз восставишь его. Поэтому-то и Павел не только писал, не только увещевал, но и слезно плакал, уча (тому же) всех вас. Пусть ты учишь; для чего еще и плачешь? Для того, чтобы, если бессильно будет наставление, помогли слезы. Так точно плачет и пророк. И Господь наш, предвидя разрушение Иерусалима, говорит: Иерусалиме, избивый пророки и камением побиваяй посланныя к нему (Матф. XXIII, 37), — обращается с речью к падшему городу, подражая плачущему человеку. Так и пророк говорит: увы язык грешный, людие и исполнени грехов (ст. 4). Нет здорового места на теле. Видишь, как они покрыты язвами? Семя лукавое, сынове беззаконнии (ст. 4). Почему плачешь ты, скажи мне? Остависте Господа и разгневасте Святаго Израилева (ст. 4). Что еще уязвляется (ст. 5)? Чем еще поражу вас? Голодом ли? Губительною ли язвою? Все наказания посланы, а нечестие ваше не истребилось. Прилагающе беззакония, всякая глава в болезнь, и всякое сердце в печаль (ст. 5). Нет ни струпа, ни язвы (ст. 6). Новое говоришь ты. Незадолго ты говорил: семя лукавое, сынове беззаконнии; остависте Господа и разгневасте Святаго Израилева, и: увы язык грешный. Ты плачешь, скорбишь, рыдаешь, считаешь раны, а потом говоришь: ни струп, ни язва? Обрати внимание. Рана называется так тогда, когда все прочие части тела здоровы, а одна часть поражена нечувствительностью. А здесь (пророк) говорит, что все тело — струп. Ни струп, ни язва, ни рана палящаяся, но от ног даже до главы несть пластыря приложити, ниже елеа, ниже обязания. Земля ваша пуста, гради огнем пожженни, страну вашу чуждии поядают (ст. 6, 7). Все это сделал Я, и вы не исправились; Я употребил все искусство, а больной остается мертв. Придите, услышите слово Господне, князи Содомстии и Гоморрстии. Что ми множество жертв ваших (ст. 10, 11)? Так что же, Он обращает речь к содомлянам? Нисколько, а самих иудеев называет содомлянами; так как они подражали образу жизни последних, то и называет их именем. Придите, услышите слово Господне, князи Содомстии и Гоморрстии. Что ми множество жертв ваших, глаголет Господь: исполнен есмь всесожжений овних и тука агнцов не хощу. Аще принесете ми семидал, всуе: кадило мерзость ми есть. Новомесячий ваших и суббот ненавидит душа моя, поста и дне великаго не потерплю. Егда прострете руки ваша ко мне, отвращу очи мои от вас (ст. 11, 13—15). Что может сравниться с таким гневом? Пророк призывает в свидетели небо; плачет, проливает слезы, рыдает и говорит народу израильскому: нет ни струпа, нет ни язвы. Бог гневается, Он не принимает ни жертвы, ни новомесячия, ни субботы, ни семидала, ни молитвы, ни воздаяния рук. Видишь язву? Видишь неисцельную болезнь не у одного, не у двоих, не у десяти, а у тысячей? Что же затем? Измыйтеся, чисти будите (ст. 16). Есть ли грех, за который можно бы предаваться отчаянию? Сам Бог говорит: не слышу вас (ст. 15), и затем говорит: измыйтеся. Для чего Ты говоришь это? То и другое говорится для пользы: то, — чтобы меня устрашить, другое, — чтобы привлечь. Если Ты не слышишь их, у них нет надежды на спасение; если они не имеют надежды спастись, то как говоришь Ты: измыйтеся? Но Он есть человеколюбивый Отец, единый благий, милосердствующий более всякого отца. И чтобы увериться тебе, что Он Отец, Он говорит им: что сделаю с Иудой? Не знаешь, что сделаешь? Знаю, но не хочу. Свойство грехов требует (наказания), но обилие милосердия удерживает. Что сделаю тебе? Пощажу ли тебя? Но ты станешь еще беспечнее. Поражу ли тебя? Но этого не терпит милосердие. Что сделаю тебе? Истреблю ли тебя огнем, как Содом, или разрушу тебя, как Гоморру? Превратися сердце мое (Ос. XI, 8). Бесстрастный подражает страстному человеку, или лучше нежно любящей матери. Превратися; так сказала бы жена отроку: превратилось сердце мое по природе материнской. Но Он не удовольствовался первыми словами. Смутился в раскаянии моем (ст. 8). Бог ли смущается? Нет! Да не будет! Божество чуждо смущения; но, как сказал я, Бог подражает нашей речи. Превратися сердце мое; измыйтеся, чисти будите. Что я обещал вам? То, что Бог, принимая кающихся грешников, хотя бы обремененных бесчисленными грехами и покрытых (греховными) струпьями, так врачует их, что у них не остается ни следа грехов, не остается ни знака, не остается никакого напоминания. Измыйтеся, чисти будите, отъимите лукавства ваши от душ ваших, научитеся добро творити (Ис. I, 16, 17). Какое добро повелеваешь Ты? Судите сиру и оправдите вдовицу (ст. 17). Не тяжки повеления; сама природа ведет к ним, потому что естественно оказывать сострадание к женщине. Приидите и истяжимся. Сделайте ничтожное, а остальное приложу Я, немногое дайте Мне, и Я дарую все. Приидите. Куда же пойдем? Ко Мне, Которого вы раздражили, Которого прогневали, ко Мне, Который сказал: „не слушаю вас", чтобы, устрашившись угрозы, утолили вы гнев Мой. Приидите к неслышащему, чтобы я услышал. Что же сотворишь Ты? Не оставлю следа (грехов), не оставлю знака, не оставлю струпа. Приидите, истяжимся, глаголет Господь (ст. 18), и говорит: аще будут грехи яко багряное, яко снег убелю (ст. 18). Неужели нигде нет струпа? Нигде скверны? И даже еще с цветом чистоты? И аще будут яко червленое, яко волну убелю (ст. 18). Неужели нигде нет черноты, нигде нет пятна? Как же будет это? Но разве не таковы обетования? Уста бо Господня глаголаша сия (ст. 20). Вот, ты видел не только величие обетований, но и достоинство Даровавшего их. Все возможно Богу, могущему сделать чистое из скверного. Итак, прослушав слова Его и познав врачевство покаяния, станем воссылать ему славу, ибо Его слава и держава во веки. Аминь.